К счастью, развитие современной науки создав адекватные средства решения глобальных проблем, в том числе задач возведения предметного мира, создаваемого человеком, на уровень саморегуляции, характерный для живых систем. Только в 80-е годы наука приблизилась к открытию законов, действие которых обеспечивает целостность развивающихся природных систем. Об этом свидетельствует создание синергетических теорий самоорганизации сложных систем, а также единых теорий фундаментальных физических взаимодействий Синергетика появляется как научное направление, изучающее единую сущность самых разных явлений, рассматриваемых как процесс перехода от неупорядоченности к порядку. Это излучение лазера и морфогенез гидры, автоволновые процессы в химических реакциях и биение человеческого сердца, распространение информации в научном сообществе и поведение плазмы в определенных температурных режимах. Даже в космологических моделях, основанных на единых теориях фундаментальных физических взаимодействий, осуществляется синергетический подход к описанию начальных этапов становления нашей Вселенной. Здесь повсюду имеет место согласованное кооперативное движение элементов среды (атомов, молекул, живых клеток и пр.), т. е. возникают устойчивые структуры. Последние являются открытыми и достаточно активно обмениваются энергией и веществом со средой. При этом в них понижается энтропия за счет повышения энтропии в среде. Синергетика, математически описывая необратимые качественные изменения, обеспечивающие переход от простого к сложному, оказывается теоретическим описанием развивающихся систем Изучение их имеет огромное значение, потому что большинство интересующих нас систем — и мы сами, и города, в которых мы живем, и, наконец, наша планета — относится именно к такому типу

Переход точного естествознания к исследованию открытых развивающихся систем, складывающихся как органическое целое, выдвигает потребность диалектического понимания категорий возможного и действительного, необходимого и случайного, части и целого. Ведь становление самоорганизующейся целостности задает способ поведения ее частей Так, при образовании цунами рельеф морского дна на протяжении многих километров определяет сохраняющуюся форму волны, т. е. движение всех капель воды, входящих в эту гигантскую волну — солитон, движущуюся как одно целое Для физики и химии превалирование целого по отношению к частям ново и требует существенного дополнения типичных норм объяснения, ориентированных на выведение всех свойств целого из свойств его частей и их взаимодействия.

Следует подчеркнуть, что происходящие в научном познании революционные изменения затрагивают и интересы общественного развития, причем не только в силу стимулирующего влияния научного знания на технический прогресс. Не меньшее значение, на наш взгляд, имеют трансформация стиля научного мышления и связанный с ней пересмотр ряда стандартов научного объяснения, окруженных ранее ореолом эталонов точности. Респектабельность таких стандартов, представленных в обыденном сознании как научные, может продолжать влиять на деятельность людей с силой предрассудка даже тогда, когда наука уже обнаружила их ограниченность. Так, авторитет классической механики как образца научности продолжает сохраняться на уровне методологического сознания, хотя в физических теориях пределы применимости механики давно обнаружены. Тем не менее представления о незыблемости научных законов, о неограниченности их линейной экстраполяции в пространстве и во времени сохраняют статус признаков научности. Между тем их неявным основанием является концепция лапласовского детерминизма, применимая благодаря линейности математических уравнений, что связано с идеализирующими допущениями о неизменности исследуемых объектов и условий их существования. Связь между такими идеализирующими допущениями и методологическими принципами становится очевидна лишь в свете дальнейшего развития науки, но ее осознание требует дополнительных методологических усилий.

Идеал лапласовского детерминизма вдохновлял творцов теорий скрытых параметров десятилетия после создания квантовой механики и разработки концепции вероятностной причинности вплоть до осуществленного в самое последнее время экспериментального доказательства полноты квантовой механики. Однако представление об обратимости во времени законов физики, органично связанное с пониманием причинной связи как однозначной, продолжает оставаться символом фундаментальности в методологическом сознании подавляющего большинства физиков и сейчас. То обстоятельство, что необратимость, выражаемая законами статистической физики, при таком подходе теряет объективные основания, т. е. случайность должна трактоваться субъективистски — как результат недостаточного знания, осознается далеко не всегда.

Методологическое осмысление развивающегося естествознания необходимо и имеет важное значение для развития общества. Прежде всего знание природных объектов необходимо как для их успешного преобразования, так и для осознания разумных границ этих преобразований (т. е. для обеспечения как технической стороны деятельности, так и объективных оснований ценностных суждений) . Кроме того, законы природы как “неорганического тела человека” (К. Маркс) продолжают действовать и в сознательно созданном им предметном мире, и в стихийно складывающихся социально-природных комплексах. Да и сам человек как представитель живого на Земле не может игнорировать закономерности своего природного существования.

Таким образом, если нам удастся показать, что в своих философских основаниях нелинейное мышление диалектично, то, кроме вполне конкретных методологических последствий (о которых будет сказано в заключительной главе), окажется возможным еще один принципиальный вывод. Речь идет о том, что новое политическое мышление (декларируемое как диалектическое) в качестве подспорья обретет как конкретную диалектику стиль мышления, вырабатываемый в процессе естественнонаучного освоения процессов самоорганизации,— нелинейное мышление. А если учесть, что и общественная жизнь в определенных своих аспектах поддается синергетическому описанию (так, описано формирование общественного мнения, распространение научной информации, смоделированы некоторые экономические процессы), то практическое значение знания общих законов самоорганизации следует оценить еще выше.

Методология науки как философская дисциплина за последние десятилетия своего существования создала немало моделей развивающегося знания, пытаясь приблизиться к более адекватному пониманию его закономерностей. В работах последних лет критически переосмыслены многие из этих попыток. Так, убедительно показана ограниченность традиционной модели развития научного знания по схеме: факт — проблема — идея — гипотеза — теория [13,56—65; 51, 189]. В марксистской методологии 50—60-х гг. этот подход, у истоков которого стоял П. В. Копнин, был связан с критической переработкой результатов логического анализа естественнонаучного знания, проводившегося в русле различных вариантов неопозитивизма. Выделяя рациональные моменты критикуемых концепций, избегая крайностей присущего им феноменологизма, активно проводя собственные логико-методологические исследования естественнонаучных теорий, советские ученые получили важные результаты на этом пути.

Черты ограниченности традиционной модели развития знания просматриваются прежде всего в отсутствии органичных связей между содержанием теории и ее мировоззренческими и методологическими основаниями. Между тем изучение методологами научных картин мира, систем методологических принципов конкретных наук демонстрировало эту связь весьма убедительно. Правда, рамки отношения “теория — научная картина мира” зачастую оказывались узки, и научная картина мира как форма знания перегружалась всеми возможными типами связей научного знания с его философским и социокультурным контекстом [69,181—258].

Принятая в рамках рассматриваемого подхода гипотетико-дедуктивная модель теории также обнаружила свою ограниченность. В рамках связи теории с экспериментом она приводила к фальсификационизму Поппера с его требованием мгновенного опровержения теории критическим экспериментом. Нестандартная интерпретация [51, 35— 44] гипотетико-дедуктивной модели, определяющая теорию как более или менее дедуктивизированную систему гипотез разной степени общности, представляется более жизненной, однако и она не снимает тех проблем, которые связаны с отрывом теории от фона ее существования.

Такие “одинокие” теории, по выражению П. Фейерабенда, действительно оказываются “несоизмеримыми”, ведь понятия теорий, даже связанных принципом соответствия, имеют смысл только в пределах собственных теоретических систем, а по отношению к другим теориям могут выступать грубыми упрощениями [32, 113—117]. Так, основное в квантовой электродинамике как релятивистской теории понятие “квантовое поле” (система с несохраняющимся в силу высоких энергий числом частиц) неприменимо в нерелятивистской квантовой механике, и, наоборот, рассмотрение квантовой механикой атома как системы с неизменным числом частиц является грубым приближением, не применимым в предметной области квантовой электродинамики.

Исторически первые попытки включения теоретического знания в более широкие контексты его существования, первые предложения выбора структурных образований, не сводимых к теориям, смена которых могла бы смоделировать развитие науки, связаны с движением постпозитивизма в западной методологии науки, и прежде всего с именами Т. Куна и И. Лакатоса [43; 46, 203—269}.

релятивизм в смене парадигм у Куна и конвенционализм выдвижения основных положений “твердого ядра” исследовательской программы у Лакатоса. И в том, и в другом случае рациональной реконструкции не поддается момент преемственности в развитии научного знания. Между тем такая преемственность там, очевидно, присутствует, она давно и ясно осознана (еще Ньютон говорил о том, что он видел дальше других потому, что стоял на плечах гигантов) [77, 382]. Кроме того, рациональная теоретическая реконструкция процесса развития, в том числе и развития знания, может быть только диалектической. Диалектическое же понимание революционных скачков предполагает наличие в отрицании момента преемственности.

Проблема преемственности в развитии научного знания находится в центре внимания в работах советских философов М. Д. Ахундова и С. В. Илларионова [13, 56—65;

12, 290—302], переосмысливших концепцию научно-исследовательских программ Лакатоса. Они существенно продвинулись, на наш взгляд, в поисках методологической модели, адекватной современному этапу развития точного математического естествознания. В качестве основной структурно-понятийной формации в развитии науки М. Д. Ахундов и С. В. Илларионов выдвигают “физическую исследовательскую программу”. Это модификация исследовательской программы Лакатоса. Твердое ядро физической исследовательской программы составляют не конвенционально принятые предложения, как у Лакатоса, а некая абстрактная базисная физическая теория (с комплексом методологических принципов ее построения).

По мысли авторов, революции в физике, представляющие собой смену физических исследовательских программ, связаны не с появлением фундаментальных теории, а с построением абстрактных базисных теорий. Чтобы образовать основу физической исследовательской программы, фундаментальная теория слишком конкретна. Она должна пройти путь абстрагирования и обобщения, что возможно не со всеми фундаментальными теориями. “Абстрактность и обобщенность базисной теории допускают ее соединение с широким классом специальных конкретизации и дополнительных гипотез, что определяет существование исследовательской программы, в рамках которой строится множество конкретных теорий” [13, 61]. В качестве примеров приводятся механика Ньютона как конкретная фундаментальная теория и аналитическая механика Даламбера, Лагранжа, Гальмильтона — как абстрактная базисная теория механической исследовательской программы; специальная теория относительности (теория относительности Эйнштейна) — как конкретная фундаментальная теория и она же в качестве абстрактной базисной теории релятивистской исследовательской теории после представления в абстрактном четырехмерном формализме Г. Минковского.

Кроме того, хотя методологические принципы построения базисной теории включаются в этой модели в твердое ядро программы, мировоззренческие основания физического знания в ней или в связи с ней никак не представлены. Это обстоятельство не дает возможности авторам концепции физических исследовательских программ связать свое понимание революции в науке с давно разрабатываемым в советской методологической литературе и широко в ней распространенным представлением о научной революции как смене научных картин мира [70, № 7, 67—82; № 8, 70—99]. Смена научных картин мира, являющихся формой систематизации научного знания и одновременно выступающих в качестве компонента научного мировоззрения (миропредставление), фиксирует мировоззренческий аспект научных революций, что исключительно важно в плане культурных последствий революции в науке. Наличие такого мировоззренческого аспекта в научной революции не подвергается сомнению никем из методологов науки (так, в концепции Т. Куна, например, речь идет об изменении видения мира).

Понятно, что М. Д. Ахундов и С. В. Илларионов не оспаривают наличия мировоззренческого аспекта в научной революции. Они, скорее, озабочены тем, чтобы описать более точно формы осуществления научных революций и найти возможности их меткой методологической фиксации, по крайней мере, в такой отрасли математического естествознания, как физика. Действительно, становление новой научной картины мира знаменует, скорее, завершение научной революции, чем ее начало, а кроме того, совершенно понятно, что не научная картина мира является формой развития научного знания. Тем не менее связь такой формы с научной картиной мира должна быть все же установлена.

Как нам представляется, корень перечисленных недоработок рассмотренной выше методологической модели лежит в тяготении ее авторов к традиционному монотеоретическому рассмотрению физического знания, в отвлечении от реального окружения теории в живой развивающейся научной дисциплине и от того более широкого контекста существования теории, который включает в себя мировоззренческие, философско-категориальные и другие основания. Между тем комплексный подход к теоретическому физическому знанию достаточно давно разрабатывается в методологии науки. Он связан с понятием “интертеория”. Этот подход предполагает рассмотрение физических теорий в их взаимовлиянии и философско-мировоззренческом контексте. Мы попытаемся дополнить на основе этого подхода концепцию физических исследовательских программ, но прежде изложим его содержание.

Вопрос о способе влияния философско-мировоззренческого контекста развития теории на ее содержание будет интересовать нас с методологической (а не психологической или эвристической) точки зрения. Его рассмотрение облегчается тем, что в методологических исследованиях внетеоретические формы социокультурной, философско-мировоззренческой и методологической детерминации теоретического знания выделены: это научные картины мира, стили научного мышления, системы методологических принципов. Казалось бы, достаточно найти элемент самой теоретической структуры, способный выступить проводником осуществления этих влияний, и вопрос будет решен, тем более что его можно представить как содержательную детерминацию одного знания другим. Действительно, с гносеологической точки зрения формы регуляции научного познания и систематизации научных знаний (наряду с данными повседневного опыта) образуют так называемое предпосылочное знание. В нем непосредственно воплощается общественно-историческая практика, поэтому именно через. него конкретно-научная система знаний оказывается генетически связанной с философско-мировоззренческими и методологическими основаниями [53, 14].

В качестве такого звена многие исследователи выделяют интерпретацию теоретических систем. Причем имеется в виду не эмпирическая и не семантическая, а, как ее называют некоторые авторы, концептуальная интерпретация [69, 33—55; 14, 88—84]. В концептуальную интерпретацию включают высказывания, обеспечивающие связь собственно теоретических терминов с терминами картины мира, а также с некоторыми философскими принципами. В качестве цели процедуры концептуальной интерпретации выступает образование смысла теоретических терминов и предложений. Так, В. С. Степин расматривает концептуальную интерпретацию как проекцию на научную картину мира теоретических схем, что образует важную часть содержания физических понятий [69, 194]. Мы считаем термин “концептуальная интерпретация” неудачным. Процедура интерпретации, по определению, является заданием значения (денотата) термина, способом его соотношения с объектом (эмпирическим или абстрактным). Задание же смысла термина — это совсем другая процедура образования содержания теоретического понятия Ее лучше называть истолкованием или осмыслением. Понятие “смысл” связано с понятием “понимание”, и соответственно выявление смысла теоретических терминов на определенном этапе развития теории предполагает фиксацию субъекта понимания, но не как отдельной личности с уникальной психикой, а как исторически определенного представителя человеческого общества, в частности научного сообщества.

Истоки неудач в поисках элемента теоретической структуры, который был бы “ответственен” за все изменчивые нюансы смысла, придаваемые учеными в разное время терминам развивающейся теории, кроются в неявной элиминации субъекта теоретического познания, в по пытке рассматривать теорию как саморазвивающийся феномен. При этом остается вне внимания такой важный аспект освоения мира, как понимание, т. е аспект включения познавательного результата в так называемый интеллектуальный фон эпохи Понимание как реконструкция смысла всегда связано с вовлечением понимаемого в более широкий контекст, объединяющий субъект и объект и определяемый миром культуры Соответственно вопрос о способе образования и трансформации смысла терминов интерпретированной физической теории — это вопрос о том, что представляет собой контекст, в котором осуществляется описание абстрактных теоретических объектов Здесь применимо понятие “интертеория”, введенное советским математиком А. А. Ляпуновым [49, 48] для обозначения “внутреннего научного окружения теории”, включающего тот комплекс знаний, который обеспечивает понимание теории научным сообществом Сюда входят экспериментальный базис теории, математические теории, на которых основывается ее математический аппарат; физические теории, являющиеся основанием эмпирической и семантической интерпретации терминов рассматриваемой теории; теории, связанные с ней принципом соответствия, а также самые разные сведения нетеоретического и нефизического порядка, необходимые, как уже было сказано, для понимания теории.

Однако вопрос о компонентах интертеоретического фона существования конкретной теории не может быть решен раз и навсегда. Достоинства понятия интертеории проявляются при рассмотрении теории не как готовой застывшей системы, а как формы развивающегося знания, функционирующего в живом теле науки во взаимодействии с другими теоретическими конструкциями А А. Ляпунов подчеркивал “В интертеорию целесообразно включить ту совокупность знаний, которая существенна для теоретического осмысления рассматриваемой области науки. При таком понимании состав интертеории оказывается зависящим от времени Вполне возможно, что области знания, которые в данный момент времени не влияли на данную его область, потом становятся для нее существенными и потому включаются в ее интертеорию. Это заставляет перестраивать соответствующую теорию” [49, 48].Таким образом, интертеория с самого начала мыслилась как динамичное образование

Следующий шаг в развитии понятия “интертеория”, его философском осмыслении был сделан С. Б. Крымским. Исходя из своего определения знания как результата познания, сопровождающегося осознанием его истинности [40, 33—34], и подходя к интертеории прежде всего как к средству понимания теории, он сопоставил интертеорию как форму осмысления научной истины и теорию как форму ее получения [41, 198]. Аналогичным образом С Б. Крымский сопоставляет стиль научного мышления с научной картиной мира, а схемы процессов понимания — с синтезом высказываний в понятия.

В дальнейшем термин “интертеория” получал и суженною, и расширительную трактовку. Большей частью речь шла об интертеоретических отношениях как отношениях между теориями. А вот Л. Б Баженов включил в интертеорию и научную картину мира, и мировоззрение, и философские категории Мы будем основываться здесь на собственной разработке понятия “интертеория” [31, 61— 67; 29, 31—36], опирающейся на работы А. А. Ляпунова и С Б Крымского Для определенности в качестве предметной области методологического исследования выберем физику.

Не только образование смысла терминов, но и трансформация этого смысла может быть объяснена в рамках интертеоретического анализа. Такая трансформация смысла терминов фундаментальных теорий имеет место после создания новых теорий, связанных с исходной принципами соответствия. Формирование нового интертеоретического фона теории благодаря вовлечению в него новых теорий и соответственно новых элементов метатеоретического уровня (прежде всего новой картины мира) приводит к тому, что абстрактные объекты старой теории получают новый смысл за счет изменения контекста их описания. Так, после создания специальной теории относительности классическая механика в пределах своей применимости сохранила, согласно принципу соответствия, и математический аппарат, и систему абстрактных объектов, его интерпретирующих. Однако диалектика абсолютной и относительной истины не исчерпывается принципом соответствия. Достоверное в пределах своей применимости знание не является тем не менее абсолютной истиной. Момент относительности присутствует в нем и обнаруживается, когда меняется смысл термина при сохранении прежним и математического аппарата, и его семантической и эмпирической интерпретации. Такова, например, судьба понятия “масса”. Ее неизменность, трактовавшаяся в рамках связи с механической картиной мира как результат плотной упаковки неделимых корпускул в конечном объеме, в контексте релятивистской картины мира понимается как возможность пренебречь изменением массы в силу незначительности ее приращения при малых скоростях. Релятивистская же картина мира оказывается вовлечена в интертеорию классической механики как элемент метатеоретического фона, общий для нее со специальной теорией относительности.

Рассматривая интертеорию как комплекс сведений, необходимых для понимания теории научным сообществом, мы стремимся определить то динамичное поле смыслов, которое превращает наличные экспериментальные и теоретические результаты в научное человеческое знание, предполагающее осознание истинности результатов познания. Такое знание всегда определенным образом оценивается на истинность, даже если практическая проверка еще не осуществлена или пока невозможна (а именно таково положение собственно нового знания).

Представление о научной респектабельности того или иного подхода, о фундаментальности исследований; научная мода, выделяющая направления, кажущиеся перспективными; научные пристрастия и предрассудки — все эти явления, помогающие ученым ориентироваться в своей научной дисциплине, во многом определяющие судьбы научных идеи и их носителей, изучаются социологией науки. Нас они будут интересовать в аспекте результатов их действия. Это — установление динамичной иерархии наличных знаний, в конечном счете, по степени их истинности, как она оценивается научным сообществом. В этом смысле мы будем говорить об интертеоретическом статусе теории, методологического принципа, научного подхода. Попытаемся использовать понятие интертеории при рассмотрении становления и функционирования физических исследовательских программ как формы деятельности ученых по развитию научного знания.

Для того чтобы провести анализ корректно, необходимо, как нам кажется, не ограничиваться гносеологическим аспектом отношения между субъектом и объектом, т. е. рассматривать не только процесс отражения субъектом объекта и знание как его результат (соответственно нас интересует теоретическое отражение и теория как форма познавательного результата). Поскольку исследовательская программа — это программа деятельности, следует пользоваться понятиями, выражающими не теоретическое, а практическое отношение к миру. В нашем случае речь идет о производстве знаний как духовном производстве и соответственно о “практическом” в широком смысле слова как деятельностном, преобразующем. Марксистская теория мировоззрения обладает таким важным понятием для фиксации практического отношения человека и мира, как “освоение”. Освоение — это превращение внешних характеристик осваиваемого объекта во внутренние характеристики человеческой деятельности.

Нам кажется, что исследовательские программы являются не формой научного отражения действительности, а формой ее научного освоения, определяющей способ деятельности ученых по получению нового знания об определенном фрагменте действительности. Поскольку же внешние характеристики осваиваемых объектов отражены в истинных теориях, существование исследовательских программ нельзя отделить от предшествующих познавательных результатов: у истоков исследовательской программы находится фундаментальная теория, а в основе программы — абстрактная базисная теория.

Еще раз подчеркнем, что функция программы — не отражение действительности, а регулирование деятельности по ее отражению. Почему же на современном этапе развития точного математического естествознания, прежде всего физики, становится необходимым осознание способов регуляции этой деятельности, тогда как ранее ученые хотя и не чуждались рефлексии, но нуждались в ней не так остро?

На наш взгляд, дело заключается в том, что чрезвычайно усложнился способ отнесения знания о действительности к самой действительности как в период создания теории, так и на этапе ее проверки. Еще совсем недавно предварительные сведения о предмете будущей теории могли быть получены на основе эмпирических исследований или практического освоения предметной области теории. Даже создание методом математической гипотезы такой фундаментальной теории, как квантовая электродинамика, было предварено продолжительными исследованиями взаимодействия света с веществом и элементарными соображениями о том, что если вещество описывается квантово-механически, а излучение релятивистски, то теория их взаимодействия должна быть квантово-релятивистской. Правда, осуществление этой программы выявило много нового, неожиданного, но это же впоследствии.

Методологическая уместность интертеоретического подхода к формированию и функционированию физической исследовательской программы определяется тем, что интертеория является средством понимания теоретического знания научным сообществом, и не просто понимания, но и оценки его истинности. Однако именно эта предварительная оценка теоретических положений и нужна членам научного сообщества, когда они выбирают то или иное теоретическое положение или конструкцию в качестве основы своей деятельности. Предварительная оценка тем более важна, что теоретическая деятельность, которая должна привести к созданию сопоставимых с экспериментом конструкций, может быть очень трудоемкой, но тем не менее бесперспективной. Таков был, скажем, результат работы над релятивистскими квантовыми теориями поля в 50—60-х гг. Двадцатилетний труд многих физиков-теоретиков привел к построению множества теорий принципиально несопоставимых с экспериментом. Речь идет не о тщетности усилий, а о методологической реконструкции способа удержания и использования подобного опыта в научной практике.

Например, в результате интертеоретического анализа становления единой теории электромагнитных и слабых взаимодействий оказалось, что новый методологический принцип релятивистской квантовой физики был сформирован благодаря изменению методологического статуса некоторых элементов теории. Речь идет о принципе перенормируемости. По свидетельству одного из создателей единой теории электрослабых взаимодействий С. Вайнберга [20. 41], данный принцип, наряду с принципом локальной симметрии, сыграл решающую роль в становлении этой теории, ныне имеющей экспериментальное подтверждение.

Принцип перенормируемости происходит от процедуры перенормировки, позволяющей устранить бесконечности в решении уравнений квантовой электродинамики. Переход от теоретической процедуры перенормировки к методологическому требованию перенормируемости произошел в пределах интертеоретического фона становления теории электрослабых взаимодействий. Сюда с самого начала входила квантовая электродинамика в ее метатеоретическом контексте и, соответственно, принципы перенормировки с их методологической оценкой, поначалу весьма низкой (перенормировка рассматривалась как чисто формальная процедура, позволяющая добиваться совпадения предсказаний теории с результатами эксперимента, но нарушающая логическую стройность теории). Расширение интертеории квантовой электродинамики за счет включения в нее неперенормируемых теорий слабых взаимодействий (оказавшихся бесперспективными), математических и теоретико-физических доказательств перенормируемости калибровочных теорий (в том числе возможности формулировать выводы квантовой электродинамики, исходя только из принципов перенормируемости и симметрии) изменило методологический статус процедур перенормировки. Наличие таких процедур в теории стало рассматриваться как признак ее физической осмысленности. На метатеоретическом уровне это выразилось в формулировке принципа перенормируемости, примененного при формировании теории электрослабых взаимодействий. Успешность этого применения, выразившаяся в расширении интертеоретического фона теории за счет вовлечения в него экспериментальных свидетельств в ее пользу, в свою очередь послужила основанием для укрепления позиций нового методологического требования среди других методологических регулятивов современной физики.

Рассмотрение становления физических исследовательских программ в ходе научной революции может преследовать разные цели Одной из них может выступать методологическая реконструкция механизмов такого становления, другой — доказательство самого наличия революционной ситуации в науке. Интертеоретический анализ может способствовать достижению таких целей, но главная задача этого средства методологического исследования, на наш взгляд, связана с целями, которые не являются ни сугубо методологическими, ни даже сугубо научными, по крайней мере, на первый взгляд. Хорошо сказал о них Эрвин Шредингер “Существует тенденция забывать, что все естественные науки связаны с общечеловеческой культурой и что научные открытия, даже кажущиеся в настоящий момент наиболее передовыми и доступными пониманию немногих избранных, все же бессмысленны вне своего культурного контекста. Та теоретическая наука, которая не признает, что ее построения, актуальнейшие и важнейшие, служат в итоге для включения в концепции, предназначенные для надежного усвоения образованной прослойкой общества и превращения в организованную часть общей картины мира,—такая наука непременно оторвется от остальной человеческой культуры” [63, 61]. Связь науки и культуры, подчеркивает Шредингер, необходима прежде всего для науки Вне культурного контекста ее достижения бессмысленны Очевидно, речь идет не о внешних связях и аналогиях, привлекаемых учеными как людьми образованными и культурными в качестве иллюстраций и реминесценций, расцвечивающих научный доклад (так, излагая “теорию струн” в физике элементарных частиц, физики упоминают о Пифагоре, а понятие хаоса, активно используемое в синергетике, напоминает о Платоне) Напротив, дело здесь касается имманентных науке черт.

Исходя из вышесказанного, обозначим цель предпринимаемого нами в этой главе интертеоретического анализа становления и функционирования исследовательских программ, революционизировавших современное естествознание (в частности физику). В качестве такой ближайшей цели хотелось бы выдвинуть обнаружение того круга философских идей, категорий, ассоциаций, которые оказались вовлечены в интертеоретический фон реализации новых физических исследовательских программ и комплекса связанных с ними физических теорий. Специфика интертеоретического анализа состоит в том, что любое привлечение к философскому истолкованию теории содержания метатеоретического уровня должно быть обосновано указанием на то, какие именно аспекты теории дают право на соответствующую общую ассоциации.

Что касается квантовой релятивистской физики, то ход революционных изменений в этой области отчасти прослежен в нашей литературе [12, 290—302; 28, 141—144; 42]. Даны первые оценки и того философского контекста, в котором происходит осмысление познавательных результатов.

Мы уже упоминали о том, что переход физики к теоретическому описанию процессов становления породил многие методологические проблемы: и связанные с теоретической реконструкцией самоорганизации (что для физики внове), и касающиеся соотношения этого нового знания с обширным массивом познавательных результатов традиционной “физики существующего”. На наш взгляд, прояснению смысла этих методологических проблем и исследованию возможных путей их решения будет способствовать категориальный анализ теоретических моделей самоорганизации. Выбор в арсенале философских средств анализа естественнонаучного знания именно категориальных форм его осмысления связан со спецификой нынешнего этапа в развитии некоторых областей точного естествознания. Дело в том, что категории мышления являются граничными определителями смысла. Между тем формулировка многих проблем, например в современной космологии, обнаруживает как раз приближение к границам осмысленности. Предельными по сути в этом смысле являются такие вопросы: что было до начала времени? каковы условия возникновения материи из ничего? что было, когда ничего не было? И хотя в формулировках такого рода присутствует, конечно, доля щегольства, более адекватными формулировками космологи по сути дела не располагают [59, 147—214]. Характерно, что не только в применении к столь экстремальным и глобальным обстоятельствам, как рождение Вселенной, обнаруживается ограниченность традиционного понимания используемых физикой категориальных средств. Самоорганизация диссипативных структур в макроскопических масштабах и обыденных ситуациях (скажем, образование ячеек Бенара в слое масла на раскаленной сковороде) также оценивается физиками как “поразительный пример, демонстрирующий способность неравновесности служить источником упорядоченности” [47, 13]. Такая оценка связана с неприменимостью к образованию диссипативных структур классического критерия упорядоченности Больцмана, ассоциирующего упорядоченность с устойчивостью равновесных структур типа кристалла.

Поскольку в поле зрения теоретического описания оказывается становление нового, на наш взгляд, открывается возможность использования потенциала диалектики как идеальной модели теоретического воспроизведения процессов развития. Преимущество подхода с этих позиций состоит в том, что можно воспользоваться систематизированными группами категорий, выработанными мировой философской мыслью при отражении процессов развития человеческого познания и общественной жизни. Степень адекватности этих категориальных систем понятийным структурам физических теорий будет свидетельствовать об уровне отражения последними процессов развития, о перспективах развития как физического, так и философского знания. То обстоятельство, что речь идет о теоретическом уровне отражения процессов становления, побуждает нас обратиться к категориям сферы сущности. При этом логично прежде всего рассмотреть экспликацию категорий формообразования в понятийном аппарате теорий самоорганизации. Во-первых, все эти теории касаются формирования определенных структур, что определяет уместность обращения к категориальным средствам отражения именно формообразования. Во-вторых, категориальные структуры детерминации касаются более глубокого уровня познания сущности процессов развития, и к ним имеет смысл обратиться позже.

Из исходного суперсимметричного состояния в результате спонтанного нарушения симметрии выделяется гравитационное и объединенное взаимодействие; на более поздних этапах расширения пространства Вселенной (через 10^-43 с после Большого Взрыва) и соответствующего понижения температуры до 10²⁷ К из объединенного взаимодействия выделяются сильное и электрослабое взаимодействия, и, наконец, электрослабое взаимодействие разделяется на электромагнитное и слабое. В результате каждого из этих качественных скачков происходит дифференциация элементарных частиц. Так, при разделении электрослабого и сильного взаимодействий нарушается симметрия между частицами, способными вступать в такие взаимодействия: барионами (тяжелыми) и лептонами (легкими) частицами. Барионы уже не могут превращаться в лептоны (начинает действовать закон сохранения числа барионов), в результате возникают устойчивые элементы (например, протоны), являющиеся основой всех более сложных структур, образовавшихся впоследствии на их основе, в том числе и нас с вами, читатель. Многообразные элементарные частицы, появившиеся в результате этой дифференциации, различаются прежде всего своей способностью вступать в различные типы физических взаимодействий. Таким образом, дифференциация естественно дополняется интеграцией (возникновением устойчивых связей, в результате чего образуются ядра химических элементов, атомы, молекулы и т. д.).

К. Маркс писал: “Сама... органическая система как совокупное целое имеет свои предпосылки, и ее развитие в направлении целостности состоит именно в том, чтобы подчинить себе все элементы общества или создать из него недостающие ей органы. Таким путем система в ходе исторического развития превращается в целостность. Становление системы такой целостностью образует момент ее, системы, процесса, ее развития” [1, 229]. Описанное Марксом формирование органическим целым собственных частей путем подчинения элементов невольно ассоциируется с принципом подчинения — основополагающим принципом синергетики. Он действует при образовании диссипативных структур в активных средах не только биологической, но и химической, и физической природы. При образовании автоволн наблюдаются эффекты синхронизации: элементы среды совершают колебания с частотой, навязываемой наиболее быстрым источником. Тот же принцип подчинения действует при образовании тепловых структур в плазме: “Один из процессов развивается быстрее всех остальных, которые по сравнению с ним как бы “замирают”. За время, характерное для этого процесса, остальные величины не успевают существенно измениться” [44, 16].

Таким образом, категории целого и части оказываются значительно более адекватными применительно к процессам самоорганизации, чем категории “элемент” и “структура”, особенно в том понимании последних, которое характерно для методологии физики при описании устойчивых равновесных систем, когда свойства системы полностью определяются взаимодействием ее элементов и понятие связи сводится к актуально осуществляющемуся их взаимодействию. Такое понимание было естественно для того уровня физического познания, когда физические системы рассматривались вне их становления и развития— лишь в их функционировании. Поскольку сложившаяся структура как закон определяет функционирование системы, анализ ставшего результата порождает видимость определяющей роли формы, т. е. готовые формы представляются изначальными условиями существования содержания. Но если форма определяется структурой, т. е. устойчивыми связями между элементами, то становятся понятными основания методологических установок редук-ционизма: от элемента к системе, от части к целому. Однако развитие идет не от части к целому, а от неразвитого целого к развитому целому.

По поводу соотношения категорий “целое” и “целостность” в литературе по материалистической диалектике можно встретить набор разных, иногда прямо противоположных мнений, опирающихся, впрочем, на одни и те же положения в работах Маркса и Гегеля. Так, А. Н. Аверьянов считает целостность признаком завершенности системы, конечности восходящего этапа данной системы [5, 32— 33], а Л. Г. Шаманский подчеркивает в понятии целостности изменчивый, незамкнутый характер [80, 18]. Впрочем, все авторы, затрагивающие проблемы целостности, связывают это понятие с органическим целым, с саморазвивающимися системами [4, 15; 71, 20; 17, 16; 82,14 ].

Нам в наибольшей степени импонирует и представляется наиболее обоснованным то различение целого и .целостности как категорий материалистической диалектики, которое проводит Л. Г. Шаманский. “Под целым,— пишет он,— понимается результат вместе со своим становлением, под целостностью — абсолютное движение становления” [80, 6], ссылаясь при этом на Гегеля: “Суть дела исчерпывается не своей целью, а своим осуществлением, и не результат есть действительное целое, а результат вме-ст'е со своим становлением” [24, 2]—и на Маркса: “Человек здесь не воспроизводит себя в какой-либо одной только определенности, а производит себя во всей своей целостности, он не стремится оставаться чем-то окончательно установившимся, а находится в абсолютном движении становления” [1,476].

Итак, “в обоих понятиях представлены процессуальные (временные) характеристики, однако, если в определении целого процессуальность представлена ретроспективно: становление как движение к самому себе с позиций уже известного результата, то в определении целостности временной поток открыт в будущее; несмотря на то, что в понятиях целого и целостности отражается один и тот же процесс становления, однако различны стороны этого процесса: в понятии целого отражается устойчивость процесса становления, его повторяемость, тогда как в понятии целостности — его изменчивость, незамкнутый характер” [80,6—7].

И. Пригожин подчеркивает, что “вблизи фазового перехода мы имеем два “наиболее вероятных значения”... и флуктуации между этими двумя... значениями становятся весьма существенными” [62, 148]. Именно флуктуации определяют выбор между этими значениями и соответственно путь эволюции системы, причем следует иметь в виду, что сами флуктуации крупномасштабны и резко отличаются от средних значений параметров в исходном состоянии среды. Неустойчивость, открытость системы (в смысле проблематичности выбора дальнейшего пути) являются чертами становящейся целостности: “Вблизи критической точки химические корреляции становятся крупномасштабными. Система ведет себя как единое целое, несмотря на то, что химические взаимодействия носят короткодействующий характер” [62,148].

Неоднозначность возможностей, принципиальная роль случайности делает поведение становящейся целостности необратимым: движение в нелинейных диссипативных системах невоспроизводимо по начальным условиям. Однако для того чтобы необратимость в поведении самоорганизующейся целостности выступала в качестве момента развития, она не должна сводиться к невоспроизводимости этого поведения при воспроизведении начальных условий. Конечно, подойдя вновь к критическому значению параметра, система может в точке бифуркации в силу высокой вероятности флуктуации иного рода выбрать иной путь. А если система проходит ряд последовательных бифуркаций, ее судьба оказывается тем более неповторимой. При этом движение системы может усложниться в смысле роста упорядоченности, о чем свидетельствуют расчеты,— энтропия уменьшится [38, 15—19], хотя на первый взгляд это усложненное движение будет восприниматься как хаос: движение потока жидкости, например, приобретает все более сложный турбулентный характер, крупные вихри как самоорганизованные целостности дробятся; частота колебаний в радиотехнической или химической системе может последовательно удваиваться или стохастически меняться и т. д. При этом, однако, новизна самоорганизующихся целостностей будет преходящей и, так сказать, непринципиальной, поскольку здесь нет еще возможности сохранения ставшего, его воспроизведения, т. е. перехода от процесса становления целостности к его результату.

Итак, понятие целого предполагает устойчивость, повторяемость, воспроизводимость процесса становления. Очень четко эти черты органического целого зафиксировал Шеллинг: “Изменение, обращенное на самое себя, приведенное в покой,— это как раз и есть организованность... Покой является выражением органического образования (структуры), хотя постоянное воспроизведение такой успокоенности возможно лишь благодаря непрерывно идущему внутри изменению” [81, 209—210].

Понятие структурной устойчивости, играющее важную роль в теории самоорганизации, открывает большие возможности для рассмотрения диссипативных структур как органического целого. Дело в том, что образование таких структур не зависит ни от разброса в начальных условиях, ни (коль скоро они уже образовались) от флуктуаций значений параметров. Например, “все свойства автоволны в вбзбужденной среде полностью определяются лишь характеристиками самой среды” [39, 8], скорость, амплитуда и форма автоволны не зависят от начальных условий, система как бы “забывает” их. Математически это может выражаться возникновением так называемого предельного цикла для траектории в фазовом пространстве решений соответствующих уравнений, т. е. со временем любая начальная точка в фазовом пространстве приближается к одной и той же периодической траектории [62, 113]. Это означает, что диссипативная структура способна к самовоспроизведению. Возникновение предельных циклов — не единственная форма поведения систем в “закритической” области их существования. Но в любом случае устойчивые диссипативные структуры характеризуются периодичностью своего поведения. Так, автокаталитические химические реакции, играющие важную роль в жизнедеятельности организма, имеют циклический характер. Известна, например, модель Эйгена, в основе которой лежит идея перекрестного катализа: “Нуклеотиды производят протеины, которые в свою очередь производят нуклеотиды. Возникает циклическая схема реакций, получившая название гиперцикла. Когда гиперциклы конкурируют, они обнаруживают способность, претерпевая мутацию и редупликацию, усложнять свою структуру” [62, 121].

Вообще говоря, в философии целостность наивысшего уровня ассоциируется с понятием “тотальность”. Гегель писал: “Отдельный круг именно потому, что он есть в самом себе тотальность, прорывает границу своей определенности и служит основанием более обширной сферы...” [25,100].

Этот аспект проявления тотальности — как бы вовне — в принципе можно было бы сопоставить со способностью сложной системы, обладающей высокой степенью устойчивой целостности, выступить в качестве элемента иного целого: “Целое — есть поэтому круг, состоящий из кругов, каждый из которых есть необходимый- момент”... [25, 100].

Однако если мы подходим к элементу как к проявленной вовне тотальности, то это обязывает к соответствующему взгляду на него изнутри как на конкретное, которое “есть развертывающееся в самом себе и сохраняющее единство, т. е. тотальность” [25, 100].

Исторический подход в физике применяется пока в основном в рамках синергетики, а сложные системы, способные выступать в качестве элементов (ядра, атомы, молекулы—фундаментальные структурные единицы материи), являются предметом традиционных физических теорий с их внеисторическим подходом. Значит, речь идет опять-таки о сопоставлении “физики возникающего” и “физики существующего”.

Более того, названный нами критерий ограничен уже по отношению к квантовым представлениям, поскольку внешнее воздействие может быть воспринято квантовой системой не при любой его энергии, а лишь при определенном, характерном для данной системы значении. Эти характеристические значения различаются для ядер, атомов, молекул на порядки, что и определяет существование иерархии уровней структурной организации материи или “квантовой лестницы”. Так удачно был назван В. Вай-скопфом [22, 46—53] тот абстрактный объект физической картины мира, который позволяет соотнести на основе квантовых принципов предметы разных физических теорий. Квантовая физика дает основание для объяснения устойчивости всех сложных систем, поскольку она выдвигает основания устойчивости их элементарных составляющих. Дискретность энергетических состояний ядер, атомов, молекул как квантовых систем определяет характеристические значения квантов энергии, которые эти системы могут поглощать, и соответственно наличие собственных характеристических частот спектров их излучения и поглощения.

Однако для того чтобы система обладала высокой устойчивостью, необходима еще и периодичность волновой функции, описывающей систему. “Если гамильтониан имеет дискретный спектр,— пишет И. Пригожин,— то и изменение волновой функции периодично” [62, 184]. В свою очередь существование дискретных энергетических состояний системы (дискретный спектр гамильтониана) проявляется в дискретности спектров ее излучения и поглощения, а периодичность волновой функции свидетельствует об устойчивости системы, воспроизводящей себя как целое. Таким образом, И. Пригожин вплотную подходит к возможности формулировки того физического критерия устойчивой целостности систем, который мы рассматриваем. Но И. Пригожина интересует как раз неустойчивость, необратимость неравновесных фазовых переходов. И он подчеркивает, что необратимость процессов может иметь место при выполнении необходимого условия, которое состоит в существовании непрерывного спектра функции Гамильтона для системы [62, 184].

Таким образом, то различие незамкнутой, становящейся целостности, необратимой в своей невоспроизводимости, и целого на уровне тотальности, воспроизводящего процесс своего становления и сохраняющего себя как его известный результат, то философское различие, о котором шла речь в предыдущем параграфе, может быть выражено математически. Обобщая условие необратимости, сформулированное для квантовых систем, И. Пригожин пишет: “Необратимость может возникать в классических и квантовых системах, причем в обоих случаях только при условии, что оператор Лиувилля имеет непрерывный спектр” [62, 266]. Дискретный спектр энергетических состояний системы и наличие собственных характеристических частот, связанных с переходом между этими состояниями, — это в соответствии с приводимым нами критерием признак тотальной целостности системы.

Итак, различие между объектами физики возникающего и физики существующего может быть выражено математически, но связь между ними еще не столь ясна. Правда, существует объект, сконструированный на основе квантовой механики, который оказался прототипом синергетической системы [75, 26]. Это лазер. Неравновесный фазовый переход, осуществляемый при определенной мощности накачки, приводит к тому, что атомы рабочего тела лазера начинают действовать скоррелированно, в результате чего лазер испускает монохроматический свет. Когерентность лазерного излучения — это, как и в случае со сверхпроводимостью, макроскопический квантовый эффект, но достигаемый в открытой системе за счет получения энергии извне.

Новые возможности для решения поставленных выше мировоззренческих вопросов и методологических проблем появились благодаря новым открытиям в области физики живого. Предваряя дальнейшее изложение, скажем, что техническое развитие производства генераторов электромагнитного излучения сверхвысокой частоты открыло перед исследователями такую область частот электромагнитного поля, к воздействию которых живые организмы оказались неожиданно чувствительны. Так, хотя электромагнитное поле в этом диапазоне особенно сильно поглощается водой (поэтому в солнечной радиации у поверхности земли эти частоты практически отсутствуют — их поглощают водяные пары в атмосфере), а живые организмы на Земле содержат много воды, воздействие на точно определенных частотах низкоинтенсивным полем очень сильно (носит резонансный характер). Ниже будет показано, почему возникла мысль о возможности выработки единого физического критерия целостности для живых и неживых систем [9, 24] при экспериментальном обнаружении резонансного воздействия электромагнитного излучения (в диапазоне миллиметровых волн) на живые системы — от простейших [27, 452—469] до человека [6, 60—63: 7, 24-32].

Эксперименты показали, что человеческий организм с функциональными нарушениями способен различать ничтожное изменение частоты внешнего электромагнитного излучения миллиметрового диапазона. При воздействии на точки акупунктуры, связанные с “больными” органами меридианами в соответствии с картографией иглорефлексотерапии, электромагнитными полями с очень низкой (нетепловой) интенсивностью от нескольких квт/см² до долей мквт/ см² на определенных частотах в диапазоне 50—70 Ггц наблюдается терапевтический эффект.

3) микроволновая резонансная терапия (так был назван этот метод лечения) оказалась эффективной для широкого класса заболеваний: от язвы желудка и 12-перст-ной кишки до склероза, костных болезней и психических расстройств (к настоящему времени это проверено более чем на 4000 больных), т. е. воздействие со строго определенной частотой вызывает переход системы в другое энергетическое состояние, как в квантовой системе;

Оценки показывают, что большие белковые молекулы, взятые изолированно, могут иметь колебательные уровни в диапазоне 10'°—10" Ггц, однако в конденсированной среде их энергетический спектр должен стать квазинепрерывным без дискретных состояний, способных воспринять внешнюю информацию в указа.нном частотном диапазоне. Вещество живого организма является конденсированной средой. Тем не менее обнаруженные резонансные полосы имеют ширину одночастичных спектральных линий. Это свидетельствует о дискретности энергетических состояний живых систем, поразительно аналогичной дискретности энергетических состояний таких устойчивых квантовых физических систем, как ядро, атом, молекула.

То обстоятельство, что именно такой (одночастичный) характер носят спектры действия живых организмов, дает возможность предположить, что физические основания устойчивой целостности живого организма те же, что и на других ступенях квантовой лестницы: живой организм является квантовой системой. Тогда в качестве универсального физического критерия устойчивой целостности фундаментальных структурных единиц материи может выступать наличие у них собственных характеристических частот.

Применительно к биологическим системам понятие когерентного возбуждения впервые ввел Фрелих [85, 613— 617]. Он показал, что за счет метаболической накачки в нелинейной среде формируется мода коллективных колебаний ансамбля однотипных клеток с частотой, соответствующей нижайшему одночастичному колебательному состоянию.

Как экспериментальные и модельные данные, так и существующие представления о ходе биохимических реакций в организме [55, 202] говорят о том, что в нем должны обязательно существовать автоволновые процессы. Вопрос состоит лишь в том, какие масштабы они захватывают. За счет обычной диффузии это возможно только в ограниченных объемах (к примеру, внутри клетки), ибо организм представляет собой сугубо неоднородную среду, и неоднородности оказывают существенное влияние на характер развития процесса.

С. П. Ситько и др. было высказано предположение [65, 60—63], что известные в иглорефлексотерапии “меридианы” и являются по сути пространственными решениями упомянутой системы уравнений, задающими векторное поле потока энергии метаболизма (трехмерные метаболические “вихри”, выделяемые в определенном объеме активной среды). Этот поток может осуществлять в организме и информационное, и энергетическое воздействие, поскольку двенадцать основных меридианов проходят своими “внутренними ходами” через все жизненно важные органы тела: сердце, легкие, желудок и т. д., а на их “внешних ходах” расположены точки акупунктуры — селективные по частоте приемники внешних “пусковых сигналов”. Проводя анализ численных решений модельных уравнений, записанных для простейших случаев, Ф. Кайзер [35, 250—285] показал сильную зависимость положений и формы предельных циклов от начальных условий, частоты и интенсивности таких сигналов, особенно в окрестностях особых точек, которые в нашем случае можно отождествлять с точками акупунктуры. Такая гипотеза позволяет трактовать сенсорную реакцию “в больном” органе как энергетический ответ организма на коррекцию пространственного положения соответствующего предельного цикла через особые точки.

Безусловно, строгое аналитическое решение задачи предполагает знание конкретного микроскопического механизма, ответственного за формирование когерентного электромагнитного поля. Основываясь на экспериментальных данных (ширина резонансов примерно 0,1 %, а величина энергии отдельных квантов (2—3)10^-4 эВ), можно значительно ограничить круг моделей, пригодных для соответствующего описания, поскольку, как указывалось, дискретные переходы в области 5- 10'°—5- 10" Ггц в неживых многочастичных системах должны отсутствовать. В живой же материи они возможны только в тех случаях, когда состояния, генерирующие эти переходы, выделяются на тепловом фоне. Известно несколько теоретических моделей, обеспечивающих такую возможность. В концепции Фрелиха [85, 613—617] предполагается, что за счет нелинейных процессов химический потенциал системы тождественных молекул может сместиться в район наиболее низкого коллективного колебательного состояния, обеспечивая при Бозе-конденсации большую неравновесную заселенность последнего за счет энергии метаболических процессов. Часть ее и накапливается в предельных циклах на частоте накачки этого состояния.

Известна модель солитонного транспорта энергии вдоль белковых молекул, предложенная А. С. Давыдовым [84, 83—115]. Теоретически обоснована резонансная фотодиссоциация долгоживущих солитонов на экситон и локальную деформацию при значениях частот внешнего поля 3- 10'°—7- 10'° Ггц, т. е. существует возможность такого рода вмешательства в ход метаболических процессов.

Кроме того, было высказано предположение [66, 65], что информационная связь с внешним полем и транспорт энергии вдоль пространственных траекторий предельных циклов могут быть обусловлены спиновыми состояниями белковых молекул. Эта гипотеза нашла экспериментальное подтверждение [8, 58—83].

Вкратце предлагаемая Ситько и Сугаковым гипотеза означает следующее. Электромагнитные волны диапазона 45—65 Ггц, возникая в организме в результате переходов между подуровнями триплетного спин-спинового расщепления, обеспечивают универсальную дальнодействующую когерентность, которую не ограничивают неоднородности реальных живых структур. Роль короткодействующих активаторов могут выполнять ферментативные комплексы, активность которых, как известно [19, 152], триггерным образом зависит от ориентации спина внешних электронов в активных центрах. Как видим, рассмотрение живого организма как целостной физической системы при развитом понимании целостности в физике не означает редукции биологии к физике, поскольку причина того, что система оказалась целостной и в физическом смысле, имеет биологический характер. Действительно, возникновение предельных циклов, обеспечивающих физическую целостность системы, связано с нелинейностью в системе; нелинейность существует за счет химической энергии метаболизма, а основа метаболизма — биологический обмен веществ, т. е. все формы движения работают каждая на своем уровне и в тесной связи друг с другом; соответственно коррелируются методы естественных наук при описании живого. Значит, естествознание подошло к такому уровню развития, когда живая система может быть понята в своей специфической целостности только в том случае, если целостность эта прослежена во всех аспектах существования живого.

Указанный подход позволяет выделить среди диссипативных структур живые организмы как особый класс устойчивых целостных систем. Очевидно, к ним в полной мере можно отнести категорию тотальности. Во-первых, внешне они проявляют себя как высокоустойчивые системы. Во-вторых, организмы способны выступать в качестве элементов в экологической пирамиде (биогеоценоз в данном случае выступает как целое, формирующее себе в качестве частей популяции из элементов, которыми и оказываются особи определенного вида, т. е. живые организмы). В-третьих, сам живой организм—это “развертывающееся в самом себе и сохраняющее себя единство, т. е. тотальность, и лишь посредством различия и определения различий может существовать их необходимость и свобода целого” [25,100].

Оба эти условия начали осуществляться при развертывании современной революции в естествознании: синергетика изучает общие закономерности становления сложных систем, а физическая картина мира, долгое время при всех изменениях остававшаяся антиэволюционистской, начинает перестраиваться на основе исторического подхода к отражаемым ею объектам. Собственно, осуществление названных условий представляет собой единый процесс, поскольку перестройка физической картины мира на эволюционистский лад основана на освоении идей самоорганизации всей физической наукой.

Следовательно, речь идет о мировоззренческом значении той методологической проблемы соотношения “физики существующего” и “физики возникающего”, решение которой определит, на какой основе будет обеспечено единство физического знания. Либо выведение линейной “физики существующего” как частного случая, соответствующего условиям применимости идеализирующих представлений, из нелинейной “физики возникающего”, либо сведение последней к особо сложным вариантам динамики систем, фундаментальные основы существования которых уже описаны “физикой существующего”, — такова методологическая альтернатива, стоящая перед современной физикой. Ее культурное значение почти трагически обрисовано И. Пригожиным и И. Стэнгерс в их книге “Порядок из хаоса” [63, 432]. Трудно переоценить и мировоззренческое значение решения этой проблемы, о котором шла речь выше. Переосмысление всего физического знания с позиций идей самоорганизации — необходимый момент построения новой, эволюционистской физической картины мира.

Практически речь идет об одном из вариантов возможности рассмотреть ядро, атом, молекулу как результат процессов самоорганизации. Только такой подход позволит вписать их в историю саморазвития природы физической картины мира, основанной на принципе развития. Только такой подход позволит рассмотреть их как целое, как результат становления, способный к самовоспроизведению, а тем более обсуждать вопрос о применимости к этим объектам понятия тотальности (тотальной целостности). Действительно, целое как тотальность может быть рассмотрено лишь исторически конкретно, т. е. как “развертывающееся в самом себе и сохраняющее себя единство” [25, 100]. Это условие выполняется, на наш взгляд, при попытке рассмотреть интересующие нас объекты как продукт самоорганизации, т. е. как бы “изнутри”, в становлении. Обнаружение того обстоятельства, что живой организм отвечает тому же физическому критерию устойчивости целостности, что и основные структурные единицы вещества, являющиеся квантовыми системами, послужило основанием для проведения аналогии между живым организмом и квантовой системой. В процессе развертывания этой аналогии оказалось, что квантовые свойства живого организма определяются тем, что он является самоорганизующейся системой, воспроизводящей свою целостность как диссипативная структура особенно высокого уровня устойчивости. Мы обозначили в соответствии с философской традицией такую устойчивую целостность самовоспроизводящегося и саморазвивающегося объекта понятием “тотальность”.

Итак, определим фундаментальные структурные единицы вещества — ядро, атом, молекулу — как результаты самоорганизации материи на соответствующих уровнях. Количественной мерой уровня служит интенсивность взаимодействия с внешней средой, определяющая энергию связи образовавшейся стабильной системы. Таким образом, иерархию уровней структурной организации материи (или “квантовую лестницу”), отражавшую в современной физической картине мира строение материи, мы будем рассматривать как результат предшествующей самоорганизации.

Следует иметь в виду, что поскольку мы проводим категориальный анализ, необходимо каким-то образом зафиксировать на категориальном уровне отличие подхода с позиций теории самоорганизации к тем качественным скачкам, с которыми связано формирование структурных единиц вещества, от подхода линейной физики. Дело в том, что с точки зрения равновесной термодинамики образование ядерных, атомных, молекулярных структур можно рассматривать аналогично образованию кристаллических структур при понижении температуры, т. е. как равновесный переход. Увеличение упорядоченности, т. е. понижение энтропии, здесь можно связать с больцма невским принципом упорядоченности [59, 512].

Однако при попытке пройти описанный путь в направлении, соответствующем увеличению упорядоченности, а не ее уменьшению, т. е. в направлении, соответствующем историческому движению становления структурных единиц вещества, представления о равновесных фазовых переходах обнаруживают свою ограниченность, а идеи самоорганизации представляются весьма перспективными. Так, с их помощью могут быть сняты методологические трудности в объяснении образования оболочечной структуры ядра, нашедшие, в частности, отражение в исторически закрепившейся терминологии (“магические” ядра, “магические” числа). Речь идет о методологическом обосновании самопроизвольности формирования самосогласованного потенциала системы сильновзаимодействующих нуклонов в отсутствие силового центра. Теория самосогласованного ядерного потенциала лежит в основе оболочечных моделей ядра, которые не только объясняют явления “магич-ности”, ной являются теоретической основой количественных методов в ядерной физике, предсказывающих значения характеристических частот ядерных переходов, спины и четности дискретных энергетических состояний ядра как устойчивой квантовой системы.

Что касается атомного уровня, то здесь, казалось бы, нет места для ситуаций выбора, характерных для неравновесных фазовых переходов. Действительно, заряд атомного ядра однозначно определяет строение атома химического элемента. Однако реальная история образования химических элементов ничего общего не имеет с автоматическим возвращением электронов на места в атоме при охлаждении плазмы. Обычный процесс горения, ассоциируемый с низкотемпературной плазмой,— это химическая реакция окисления, в результате которой энтропия увеличивается [83, 116—117]. А реальные исторические процессы образования атомов химических элементов с понижением энтропии, в недрах ли звезд или планет, очевидно, были достаточно сложными, происходили в разных условиях и содержали существенный элемент случайности — не случайно чистый углерод в природе встречается в столь разных формах, как графит и алмаз. Кроме того, с образованием химических элементов начались химические реакции, протекание которых принципиально неравновесно. Молекулярный уровень, как показала уже структурная химия, в своем формировании также содержал принципиальный момент неоднозначности.

И. Пригожин занимается проблемой точного вывода основного кинетического уравнения из динамики. Сама возможность этого вывода обусловливается введением операторов, которые явным образом нарушают симметрию относительно обращения времени, т. е. необратимость, наблюдаемая на макроуровне, с самого начала предполагается и при микроскопическом рассмотрении. Внедрение операторов энтропии и времени приводит к выделению “внутреннего времени системы” [62, 234]. При этом второе начало термодинамики рассматривается как фундаментальный динамический принцип. Пригожин пишет: “Применение второго начала позволяет нам определить новое внутреннее время Т, которое, в свою очередь, дает возможность сформулировать нарушение симметрии, лежащее в основе второго начала. Как было показано, введенное нами внутреннее время существует только для неустойчивых динамических систем. Его среднее согласуется с динамическим временем (в соответствующих ситуациях)” [62, 246]. Однако И. Пригожин подчеркивает: “По своим наручным часам мы можем измерять свое среднее внутреннее время, но понятия внешнего и внутреннего времени совершенно различны” [62, 246]. Интересно, что введение внутреннего времени связано с нелокальным описанием системы и в пространстве, и во времени. В ситуациях динамической неустойчивости, когда можно ввести внутреннее время, понятие траектории в фазовом пространстве становится неприменимым, а настоящее перестает быть моментом, оно обретает продолжительность, определяемую характерным временем [62, 236, 241—243].

Хотя структура низшего уровня может участвовать в качестве элемента в неравновесном процессе образования структуры высшего уровня, т. е. участвовать в процессе, характеризуемом внутренним временем, для нее это время выступает как внешнее, а внутренние процессы в силу своей периодичности не ассоциируются с временем, понимаемым как выражение темпа и направленности событий. Для характеристики внутреннего и внешнего времени Пригожин пользуется понятиями Аристотеля, различавшего движение как превращение (метаболе) и перемещение (кинезис), и ассоциирует с первым типом движения внутреннее время системы, а со вторым — внешнее. Если учесть, что реальным внутреннее время бывает лишь для процессов становления, то можно считать, что при периодическом воспроизведении себя ставшим целым его внутреннее время приобретает фиктивный, мнимый характер. Это означает, что для более полного и точного понимания процессов саморазвития материи можно использовать понятие комплексного времени [9, 11]. События, происходящие в объективном мире, разворачиваются тогда не на линии реального времени, а в плоскости комплексного времени.

Понятие виртуальности тесно связано с тем, что рассматриваемые нами системы являются квантовыми. Время существования виртуальных квантов полей определяется согласно соотношению неопределенностей энергией, соответствующей массе и энергии рождающихся и поглощающихся пар частиц. Поскольку произведение этой энергии на время существования частиц недолжно превышать постоянной Планка, иначе будет нарушен закон сохранения энергии, то чем больше энергия виртуального кванта, тем меньше время его существования. Таким образом, хотя ядро, атом, молекула открыты по отношению к физическому вакууму тех полей, квантами которых являются их элементы, период виртуального взаимодействия мал по сравнению с продолжительностью жизни целого и целое устойчиво. Периодические процессы, постоянно происходящие в устойчивом атоме, если проигнорировать связь атома с физическим вакуумом, действительно происходят в мнимом времени: виртуальные кванты, осуществляющие взаимодействие между электроном и ядром в нерелятивистских моделях с дальнодействием, принципиально не могут существовать в действительности, обмен ими происходит моментально, соответственно время их существования мнимо. Но если идеализацию дальнодействия снять, то внутреннему времени можно вернуть его комплексный характер: время существования виртуальных квантов полей имеет не только мнимую, но и действительную компоненту, поэтому при добавлении энергии виртуальные электрон и позитрон можно превратить в действительные и увеличить время их жизни.

И ядро, и атом, и молекула образованы из частиц, обладающих полуцелым спином, т. е. подчиняющихся принципу Паули и описываемых статистикой Ферми (все такие частицы называют фермионами). Принцип Паули запрещает фермионам занимать один и тот же энергетический уровень в квантовой системе (на каждом разрешенном энергетическом уровне могут находиться только два фермиона с антипараллельными спинами). Именно поэтому электроны в атоме распределены по “оболочкам” и на разном расстоянии от ядра, а не находятся все в нижайшем состоянии. Благодаря этому атом устойчив и имеет размеры, значительно превышающие ядерные при всей малости размеров электрона.

Становление подобных объектов следует рассматривать как самоорганизацию. Однако результат этой самоорганизации обладает повышенной степенью устойчивости и замкнутости по сравнению с обычными диссипативными структурами, поскольку условия их образования и функ-•ционирования различны. Понятие “диссипативная структура” обозначает структурную устойчивость ставшего целого, открытого по отношению к породившей его среде и воспроизводящего себя в постоянном обмене энергией и веществом со средой. Деление на внутреннее и внешнее здесь весьма условно. Пространственные, временные или пространственно-временные диссипативные структуры (скажем, колебания в химических реакциях или ячейки Бенара) как бы накладываются на элементы среды и процессы, осуществляемые с их участием.

Элементы среды, организованные в части, выполняющие определенные функции по отношению к диссипатив-ной структуре как целому (восходящие и нисходящие потоки, образующие ячейки Бенара, например, обеспечивают наиболее эффективный перенос тепла в слое Жидкости), не закреплены за этими частями и при изменении условий мгновенно перестраивают свое движение, что может быть связано с утратой согласованности, т. е. разрушением диссипативной структуры, или с образованием другой диссипативной структуры. Нельзя не заметить, что живой организм, хотя и связан со средой как открытая диссипативная структура, является значительно более замкнутым целым. Внутреннее и внешнее четко различены даже в одноклеточном организме, хотя ряд элементов среды (очень избирательно) может быть поглощен и выделен при питании и дыхании.

Что касается применения для характеристики целостности выделенных нами самоорганизующихся систем понятия тотальности, то здесь необходима еще одна оговорка. До сих пор мы применяли это понятия лишь в одном аспекте, обозначая с его помощью высший уровень целостности. Но такое понимание тотальности слишком узко по сравнению со смыслом, придаваемым этой категории диалектикой. Та тотальность отдельного круга, благодаря которой он “прорывает границу своей определенности и служит основанием более обширной сферы” [25, 100], не есть свойство только данного круга. Она оказывается возможной только потому, что тотальность каждого из кругов возможна как момент целого. Не зря по отношению к явлениям Гегель использует понятие тотальности для характеристики мира явлений [25, 298] .Действительно, и в нашей попытке последовательного применения категории “тотальность” к живому организму или структурным единицам вещества рассмотрение этих объектов как самоорганизующихся, в развитии, естественно приводило к учету их всеобщих связей. Так, существование живого организма неотделимо от взаимодействия со средой; от существования в экологической нише, т, е. во взаимодействии с другими видами; в популяции, т. е. во взаимодействии с особями своего вида; на основе генофонда, т. е. на основе исторического развития жизни на Земле, развития биосферы как мира живого.

Анализ революции в квантовой релятивистской физике, проведенный нами в первой главе, показал, какие мировоззренческие и методологические проблемы возникают при реализации новой физической исследовательской программы унитарных калибровочных теорий как программы теоретико-физического описания развивающихся объектов. А если учесть, что в органически связанных с этой программой космологических приложениях унитарных калибровочных теорий в качестве их предмета выступает становление нашего мира как одного из множества миров, становится очевидной настоятельная необходимость переосмысления ряда философских положений. Это переосмысление именно того типа, о котором Ф. Энгельс писал: “С каждым составляющим эпоху открытием даже в естественноисторической области материализм неизбежно должен изменять свою форму” [2, 286]. Нам представляется, соображения Ф. Энгельса о натурфилософии, высказанные им, в частности, в работе “Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии”, могут послужить путеводной нитью в понимании не только необходимости развития всех разделов философской науки, но и того вреда, который приносит игнорирование достижений в разработке философских вопросов естествознания специалистами других областей диалектического материализма.

Ф. Энгельс подчеркивал, что теперь, когда “с помощью фактов, доставленных самим эмпирическим естествознанием, можно в довольно систематической форме дать общую картину природы как связного целого...—теперь натурфилософии пришел конец. Всякая попытка воскресить ее не только была бы излишней, а была бы шагом назад” [2, 304—305]. Нелишне будет отметить, что, по Энгельсу, эта картина природы будет “удовлетворительной для нашего времени”.

Как ни парадоксально это звучит, она — в самом ядре наших философских построений, в формулировке основных положений философской системы. Диалектика абсолютной и относительной истины такова, что даже при оперировании всеобщими категориями человеческого мышления не следует забывать, что они не только отражение всеобщих форм бытия, но и ступени познания. Понятия, сопоставляемые со всеобщими категориями, способы понимания ответов, даваемых практикой на вечные философские вопросы, с неизбежностью несут на себе печать своего времени. Развитие практики человечества на каждом из своих этапов заново проверяет наличные формулировки, открывая возможость для их освобождения от окалины частного, требуя возрождения их всеобщности в огне философской мыли. Вечными являются вопросы философии, а ответы на них, полученные нами в наследство от наших гениальных предшественников, мы должны постоянно поддерживать в соответствии с историческим уровнем развития общества, и в частности с уровнем развития естествознания. Именно тогда, когда о последнем обстоятельстве забывают, и появляется натурфилософский налет на понятиях, соотносимых со всеобщими философскими категориями.

Так, естественное для картины мира XIX в. ассоциирование бесконечности материи с пространственной и временной бесконечностью Вселенной, взятой в ее метрическом аспекте, проявляет свою ограниченность в XX в. А между тем в учебнике “Основы марксистско-ленинской философии” для вузов под редакцией академика В. Ф. Константинова в параграфе, посвященном категориям пространства и времени, утверждение “материя бесконечна и в своих пространственных формах бытия” подкрепляется ссылкой на данные космологии о том, что пространство окружающей нас области Вселенной “имеет отрицательную кривизну и незамкнуто (средняя плотность вещества составляет примерно 10^-31 г/см³)” [60, 62] Следует отметить, что значение средней плотности вещества во Вселенной еще не установлено наукой, и приводить определенную цифру (выбрав ту, которая соответствует варианту метрической бесконечности) в учебнике по фи. лософии рано. А главное, связывать проблему бесконечности материи с метрической конечностью или бесконечностью пространства нашей Вселенной в одной из конкретно-научных космологических моделей, введение которой основано на ряде идеализирующих допущений, методологически неграмотно! Неужели решение основного вопроса философии, определяющее бесконечность материальной субстанции как первичного, зависит от того, является ли кривизна нашей Вселенной положительной или отрицательной и соответственно пространство конечно или бесконечно? Как же тогда быть с теми космологическими моделями, в которых метрическая бесконечность пространства относительна и при перемене системы отсчета может стать конечной?

Нужда в подтасовке научных данных возникает, конечно, не потому, что выводы естествознания не могут быть осмыслены с позиций диалектического материализма. В те же годы, когда публиковался и переиздавался дитируемый учебник, в советской методологии науки А. М. Мостепаненко [54, 310] была разработана идея неисчерпаемости пространственно-временных форм существования материи, логически следующая из ленинского принципа неисчерпаемости материи. Пространственно-временная бесконечность материи рассматривается здесь как качественная неисчерпаемость пространственно-временных форм ее существования и не сводится к метрическому, количественному аспекту конечности или бесконечности особых форм существования материи в нашей области Вселенной, отраженному с исторически ограниченной точностью в космологических моделях. Настаивание на подобном понимании вопреки данным науки и ведет к натурфилософским издержкам, тем более досадным, что сформулированный еще в начале века принцип неисчерпаемости материи открывал путь развития диалектического материализма в разработке проблемы бесконечности материи как первичного.

Кроме проблемы бесконечности материи, по-новому сейчас ставится вопрос о понятии “мир” в контексте проблемы материального единства мира. Универсализация идеи развития в современной научной картине мира подвела к утверждению эволюционистского подхода в физике и космологии. При этом мир как целое в его становлении, развитии и гибели становится объектом физических и космологических теорий. Эта постановка вопроса органично связана с идеей множества миров. Таким образом, для методологически корректного оперирования понятиями необходимо их четкое различение. Так, всю полноту возможностей существования материи имеет смысл ассоциировать с понятием “универсум”, а понятие “мир” рассматривать .как материю, задержанную в своей особенности [42, 45—94]. Тогда понимание материального единства соотносится в общефилософском смысле с универсумом, а материальное единство мира приобретает четкое выражение в его гармонии, фиксируемой в физической картине мира через принципы симметрии (и их нарушение), существование универсальных постоянных и т. д.

Здесь полезно различение единства (unita) и целостности (totalita), проводившееся, в частности, представи-гелями философии Возрождения [48, 328]. В нашем случае единство является исходным моментом, обеспечивая целостность как результат действия единых в своей сущности законов по отношению к единым по своему происхождению объектам.

При этом прежде всего речь идет о целостности такого объекта, как мир. “Мир — это форма тотальности явлений в границах определенного типа реальности, комплекса материальных условий бытия, раскрывающего предельную сферу функционирования фундаментальных закономерностей, самодостаточных для детерминации всего многоразличия этого бытия и выявления его самодеятельности. Понятие “мир” дает представление о такой форме единства объектов (миропорядке), которая характеризует самодеятельность материи” [42, 65].

Такое философское определение понятия “мир” дает четкие ориентации при его экспликации в физических и космологических теориях, а также при построении физической картины мира. Мир в современных космологических приложениях унитарных калибровочных теорий выступает как одна из многих “раздувающихся вселенных” [47, 177—214], возникающих как флуктуации первичного вакуума, естественные в условиях его предполагаемой хаотичности. Применение к становлению мира принципов синергетики позволяет понять это становление как самоорганизацию, а развертывание многообразия вещей этого мира — как переход от неразвитого целого к развитому целому. Такой подход, являясь философски корректным, позволяет четко ставить вопрос о целостности мира и в физическом смысле.

Эта философская постановка вопроса имеет различные экспликации в научной картине мира; среди них прежде всего те атрибутивные характеристики, которые выделяют С. Б. Крымский и В. И. Кузнецов, давая содержательную дефиницию понятия “мир” [42, 66—71]. Здесь и целостность мира как материальное единство многоразличного в сфере явлений, и монадность мира, граница особенности которого проходит через каждый его объект, являющийся носителем того специфичного способа существования материи, который определяется системой действующих в нем закономерностей (миропорядком). Все эти и другие атрибутивные характеристики категории “мир” имеют соответствующее уточнение в современной физической картине мира. Так, гармония миропорядка реализуется через принципы симметрии, относящиеся к физическим законам так же, как последние относятся к физическим явлениям. Способ нарушения этих симметрий определяет значение физических постоянных и специфику элементного состава всех объектов данного мира (материя, задержанная в своей особенности) и т. д.

Идея генетического единства как основания наличной целостности находит свое воплощение и непосредственно в космологических моделях, причем методологическая респектабельность такого подхода определяется его успешностью при рассмотрении становления самоорганизующихся систем в синергетике. Именно учет роли генетического единства для обеспечения целостности ставшего многообразия позволяет решать в моделях “раздувающейся Вселенной” такие важные космологические проблемы, как проблема “горизонта”, однородности и изотропности Вселенной и др. [47, 190, 204].

Одной из важнейших в современной космологии является также проблема сингулярности. Возникнув после работ А. Фридмана, она сохраняет свое мировоззренческое значение и в современных космологических концепциях, однако приобретает более конкретный смысл. Действительно, раньше состояние материи “до” Большого Взрыва представлялось либо идентичным нынешнему (в модели осциллирующей Вселенной, например), либо вообще любым (с точки зрения принципа неисчерпаемости). Единые теории фундаментальных физических взаимодействий создают модель исходного состояния материи, когда симметрии еще не были нарушены. Кроме того, эти теории описывают возможное состояние иных миров с иным образом нарушенными симметриями (антимира, например, где. в момент, когда температура понижается настолько, что превращение кварков в лептоны становится невозможным, антибарионы превалировали случайным образом по отношению к барионам). Таким образом, отличное от характерного для нашего мира состояние материи становится предметом физических теорий. Прибегать к рассмотрению таких состояний в концепции раздувающейся вселенной приходится постоянно, поскольку каждый шаг в становлении “островных” Вселенных, одной из которых является наша, оказывается случайным выбором одной из возможностей — и это главный путь разрешения космологических проблем [47, 201—205].

Следует, однако, подчеркнуть, что действительным существованием для нас обладает наш мир, а остальные даны лишь в теоретической возможности и обнаружены могут быть только в проекции на наш мир [42, 95—96].

Не только решение, но и корректная постановка этих сложнейших философских проблем требует, на наш взгляд, обращения к философскому наследию прошлого. Особого внимания заслуживают работы Н. Кузанского, великого диалектика, чьи труды были важной вехой в развитии философии Возрождения, и в то же время последнего философа эпохи средневековья. Рассматривая теологические проблемы сотворения мира, сущности бога и пр., Николай из Кузы, во многих вопросах стоявший на позициях пантеизма, оставил глубокие диалектические идеи соотношения единого и многого, возможного и дей :т-вительного, мира и универсума.

В нашем случае особого внимания заслуживает понятие “возможность — бытие”, характеризуя которое Николай Кузанский писал: “И если что-нибудь может возникнуть из небытия, то, какова бы ни была воможность такого возникновения, она, во всяком случае, налична в беспечной возможности в свернутом виде. Следовательно, ^i.e быть” означает там “быть в сем” [58, 152]. Используя понятие “возможность — бытие”, можно, таким образом, охарактеризовать теоретически то исходное состояние материи, которое рассматривается как “ничто”, существующее “до” конституирования миров и содержащее в себе все многоразличные возможности как такого конституирования, так и других типов существования материи.

В физическом аспекте с понятием “возможность — бытие” ассоциируется тот исходный вакуум, виртуальные флуктации которого и порождают раздувающиеся Вселенные, Понятие виртуальности как особого типа реальности на грани возможного и действительного удачно описывает состояние материи, при котором самые различные способы ее существования (т. е. особые типы движения с совершенно определенным набором принципиально возможных закономерностей) оказываются открытыми и случайно реализуемыми. Таким образом, материя как субстанция, т. е. в единстве со способом ее существования, и конституируется в тот или иной мир, если этот способ существования предполагает образование устойчивых объектов и возможность структурного усложнения вплоть до возникновения мыслящего существа (“человек” — категория, парная категории “мир”). Если тип закономерностей движения как способа существования не дает надежд на устойчивость структурных образований, материальная субстанция не конституируется в мир, но такой способ ее существования обеспечивает принципиальную возможность той игры случайностей, которая превращает возникновение мира, в частности нашего мира, в шанс. Как отмечают С. Б. Крымский и В. И. Кузнецов, этот подход снимает мистический флер с антропного принципа в космологии и является основой его материалистической интерпретации [42, 94—120].

Цитируемые нами авторы книги “Мировоззренческие категории в современном естествознании” прибегают к понятию “возможность — бытие” Н. Кузанского, рассматривая “длительность” универсума как вечность: “...универсум есть возможность всякого мира, очерченная закономерностями развития материи. Но возможность возникать не имеет начала. Вот почему еще Н. Кузанский отождествляет вечность с “возможностью-бытием”” [42, 95]. Однако, анализируя понятие физического вакуума, эти авторы предпочитают ассоциировать его с категорией “небытие”, идя вслед за космологами, описывающими возникновение мира “из ничего” [42, 165—178].

Более перспективным представляется использование для обозначения вакуума, во всяком случае космологически исходного, категории “возможность-бытие”. Такое обозначение имеет смысл, тем более что в этом случае наглядно демонстрируется та относительность субстанции, на которую указывал еще В. И. Ленин и о которой пишут Крымский и Кузнецов [42, 23—37], основываясь на анализе специфики некоторых интерпретаций современных квантовых теорий.

Переход от “возможности-бытия” исходного вакуума к действительному существованию мира как становящегося целого, формирующего свои части, находится в полном соответствии с теми диалектическими переходами категорий, на которых акцентировал внимание В. И. Ленин, конспектируя “Науку логики” Гегеля: “Отношение целого к части; это отношение переходит в следующее...:— силы к ее проявлению,— внутреннего и внешнего.— Переход к субстанции, действительности” [3, 138].

Таким образом, мы возвращаемся к категориям формообразования применительно к становлению мира как целого. И здесь следует обратить внимание на то обстоятельство, что последовательное раздвоение единого при спонтанном нарушении исходных симметрий порождает элементарные частицы как элементный состав дальнейшего структурного усложнения и соответственно становления многообразия вещей как частей мирового целого. В этом смысле понятна бесперспективность попыток деления элементарных частиц на части в соответствии с редукционистским идеалом объяснения. Будучи результатом первичной дифференциации материальной субстанции, они по определению не содержат частей, а сами являются элементной базой для формирования мировым целым своих частей. Структурные же единицы материи: ядро, атом, молекулы — суть такие части. Они являются целым высокого уровня устойчивости. Определяя их целостность как тотальность, мы имеем в виду их вписанность в тотальность мира, ибо единые судьбы его развития определили и их элементный состав, и тип взаимодействия элементов в них, и постоянную их связь с породившим их физическим вакуумом как основным состоянием физических полей.

“Детерминистские законы физики, — пишет И. Пригожий,— некогда бывшие единственными приемлемыми законами, ныне предстают перед нами как чрезмерные упрощения, почти карикатура на эволюцию” [62, 16]. Эта суровая оценка относится прежде всего к динамическим законам, выражающим необходимость вне ее связи со случайностью и потому трактующим изменения как предопределенные и обратимые. Философская критика лапласов-ского детерминизма, абсолютизировавшего необходимые связи причины и следствия, как правило, направлена против общей концепции механицизма, исторически связанной с классической механикой. “Дух упрощения, лежащий в основе детерминистской концепции, объясняет успех механистической гипотезы...— пишет Г. Башляр.— Научный детерминизм находит свои доводы в практике с упрощенными, застывшими явлениями; здесь каузализм совпадает с вещистским подходом” [15, 102, 104].

Казалось бы, мысль о том, что “динамические законы представляют собой первый, низший этап в процессе познания окружающего нас мира; статистические законы обеспечивают более совершенное отображение объективных связей в природе: они выражают следующий, более высокий этап познания” [56, 435], должна занимать прочное место в методологии современной физики. Однако не следует недооценивать живучесть традиций и предрассудков в методологическом сознании ученых. Ореол научной респектабельности “точных” динамических законов в сочетании с успехами концепции элементаризма поддерживал идеал динамического микроскопического описания, правивший умами физиков и в нашем столетии.

Так, сама статистическая трактовка термодинамических законов на основе кинетической теории долго интерпретировалась как результат приближенных вероятностных методов, применяемых из-за нашей неспособности учесть все подробности столкновений частиц газа. Предполагалось, что эти столкновения могут быть описаны обратимыми динамическими законами. Таким образом, стремление к научной точности и объективности, понимаемым механицистски, приводило к субъективистской интерпретации необратимости (являющейся, между прочим, неотъемлемой чертой нашей жизни). Однако последовательные выводы из этих предположений не делались. А они, между тем, абсурдны, что прекрасно продемонстрировано И. Пригожиным таким полемически заостренным вопросом: “В какой мере допустимо считать, что мы сами являемся результатом неполноты собственного знания, следствием того, что нашему наблюдению доступны лишь макроскопические состояния?” [63,178]. Очевидно, полную перестройку методологических установок физики переживут только тогда, когда обратимые законы классической физики утратят статус эталонов научной точности. Поэтому, невзирая на то что механицизм давно, казалось бы, изжит, так важны философские и естественнонаучные исследования, демонстрирующие ограниченность законов механики и в аспекте их применимости, и в плане их происхождения.

В этом смысле интересны соображения, высказанные еще в 30-х гг. Г. Башляром по поводу “научного детерминизма”, понимаемого механистически. “Если теперь учесть, — пишет он, — что эти упрощенные механические представления связаны с простыми механизмами, что эти технически иерархизованные физические явления суть тоже настоящие машины, что очищенные вещества в конечном счете настоящие химические конструкции, то нас может потрясти технический характер научного детерминизма” [15, 105]. С этими соображениями перекликаются исследования практических оснований происхождения идей механики и термодинамики на основе анализа работы идеальных механизмов и тепловых машин, проведенные, в частности, И.Пригожиным и И. Стенгерс [63, 153—169].

Развенчанию универсальности динамических законов способствует и развитие динамики, демонстрирующей ограниченность применимости понятия траектории, ассоциируемого с однозначным причинным описанием смены событий, не только в области микромира, что давно показано квантовой механикой, но и в макроскопической области при описании неустойчивых состояний динамических систем [62, 37—64]. Существенным вкладом в развенчание механистических предрассудков, в том числе и в области причинности, является экспериментальное доказательство полноты квантовой механики и соответственно крах концепции скрытых параметров [67; 26, 600—635].

Все сказанное может привести к мысли о том, что достаточно обратиться к концепции вероятностной причинности, выработанной в результате диалектико-материалистической интерпретации статистических закономерностей, в частности квантово-механических [73, 223— 238], и учет роли случайности в ее диалектической связи с необходимостью при описании процессов самоорганизации обеспечен. К сожалению, при всей привлекательности концепции вероятностной причинности, в которой случайность, прямо-таки по Энгельсу, есть “проявление необходимости”, для разрешения проблемы детерминации в отражении процессов самоорганизации ее применения недостаточно. хотя учет и необходим.

Действительно, “макроскопическое (термодинамическое) описание обычно имеет дело со средними, и вводимые квантовой механикой вероятностные элементы утрачивают свое значение. Именно поэтому особенно интересно отметить, что независимо от соотношения неопределенностей существуют макроскопические системы, в которых существенную роль играют флуктуации и вероятностное описание. Этого можно ожидать в окрестности точек бифуркации, т. е. там, где системе приходится “выбирать” одну из ветвей, возникающих при бифуркации” [62, 139].

В теориях самоорганизации случайность играет более важную (конструктивную, по выражению Ю. В. Сачкова [64, 82—95] ) роль. В точках бифуркации система случайным образом “выбирает” путь эволюции, т. е. речь идет уже не о проявлении, а о дополнении необходимости.

Такая попытка была сделана Ю. В. Сачковым и оказалась, на наш взгляд, неудачной. Действительно, характеристика нелинейности с помощью положения о том, что “незначительные причины ведут к громадным следствиям” [64, 90], не может быть признана удовлетворительной, поскольку закономерно приводит автора к полному противопоставлению случайности и необходимости: “Случайность в общем виде рассматривается как отсутствие закономерности или же как нечто, ей противоположное. Бифуркационная модель и демонстрирует, что на уровне результата (большие следствия) нет непосредственных и “равновеликих” причин, его обусловливающих, а потому он и характеризуется как случайный” [64,91].

А главное, что сама по себе флуктуация, как причина порядка, отнюдь не является “малой причиной больших следствий”. Во-первых, в области фазовых переходов флуктуации, если они реализуются, не бывают малыми: “вблизи бифуркаций флуктуации имеют решающее значение, так как в окрестности точек бифуркации средние определяются именно флуктуациями. Именно в этом состоит суть понятия порядка через флуктуации” [62, 140]-, флуктуации вблизи критических точек не только имеют значительную амплитуду, но и простираются на большие расстояния [62, 149]; “вблизи критической точки химические корреляции становятся крупномасштабными” [62, 150]. Т. е. как и должно быть, “в действии нет иного содержания, чем в причине” [25, 331], и новая когерентная структура, собственно, и представляет собой крупномасштабную флуктуацию, которая ведет себя как единое макроскопическое целое, несмотря на то что взаимодействия между элементами среды носят короткодействующий характер, несоизмеримый по своим масштабам с глобальными масштабами корреляции в пределах развившейся флуктуации.

Отнюдь не претендуя на решение вопроса, попробуем применить к категориальному осмыслению детерминации процессов самоорганизации ту категориальную структуру, которая была выработана в истории философии для становления как “перехода сути дела в существование” (23, 106]. Мы будем опираться на гегелевское “учение о сущности”, хотя первые определения становления даны в “учении о бытии”. Это связано с тем обстоятельством, что понимание некоторых явлений как процессов самоорганизации возможно лишь на теоретическом уровне при проникновении в их сущность, а в своем непосредственном бытии такие разные явления, как работа лазера, горение свечи, цунами или биение сердца, не обнаруживают своего единства как процессы самоорганизации.

Это движение познания в принципе должно теоретически воспроизводить логику становления нового в его детерминации основанием и условиями, поскольку “их единство, сама суть дела... через опосредование обусловливающего отношения переходит в существование” [23, 72].

Проявляющееся в результате процессов самоорганизации новое, т. е. то, что “переходит в существование” в результате неравновесного фазового перехода, самым общим образом можно характеризовать как когерентную структуру “...вблизи критической точки корреляции становятся крупномасштабными. Хаос порождает порядок” [62, 150].

Вопрос о том, “каким образом хаотическое поведение — происходящие в случайной последовательности столкновения молекул — способно порождать когерентную структуру?” [62, 140],— это, на наш взгляд, вопрос об основании этого процесса и условиях его осуществления. Ибо, как писал Гегель: “когда все условия имеются налицо, предмет необходимо должен стать действительным... Развитая действительность как совпадающая в едином смена их противоположных движений, объединенных в одно движение, есть необходимость” [25, 322].

Как известно, Гегель, воспроизводя в “Науке логики” переход сущности в существование, находит в нем место и категории причины. Но причинное отношение здесь рассматривается не как внешняя и случайная определенность, что характерно для механического способа действия [23, 73]. В качестве причины выступает субстанция, поскольку она “порождает некое действие, некую действительность, которая, следовательно, есть лишь положенная, однако, благодаря процессу действия, вместе с тем также и необходимая действительность” [25, 331]. При этом категория субстанции выступает при раскрытии внутреннего отношения необходимости, которая рассматривается как процесс, предполагающий существование трех моментов: условий, предмета и деятельности. Если же учесть, что деятельность понимается Гегелем как самодвижение формы, “приведение в действие предмета как реального основания, которое снимает себя в действительности, с одной стороны, и приведение в действие случайной действительности, условий,—.с другой” [26, 332], то станет очевидно, что отношения детерминации в их диалектическом понимании не сводятся к причинности и не противопоставляются ей.

При подходе к существованию как к бытию, происшедшему из основания, детерминация этого существования определяется и основанием, и условиями, и способом ассимиляции условий основанием [33, 49—88]. Само формирование причины в этом процессе опосредствовано диалектикой возможного и действительного, необходимого и случайного, внутреннего и внешнего, содержания и формы.

Рассмотрим для определенности вслед за Пригожиным [62, 138—146] примеры самоорганизации в процессе химических реакций. Макроскопические уравнения химической кинетики, описывающие случайные столкновения частиц среды, часть которых происходит упруго, а некоторые—неупруго (т. е. имеют место химические реакция), являются линейными. Такое макроскопическое описание возможно благодаря действию закона больших чисел, когда флуктуациями в больших системах можно пренебречь. Стандартным решением подобных уравнений является так. называемое распределение Пуассона, которое полностью определяется средним значением соответствующих величин. Если эти величины пропорциональны числу частиц или объему системы, то относительные отклонения обратно пропорциональны квадратному корню из числа частиц или объема. И если это число достаточно велико, отклонениями от распределения Пуассона можно пренебречь, тогда выполняется закон больших чисел.

Учет флуктуаций делает невозможным макроскопическое описание системы. “Однако обращение к классической или квантовой механике практически бесполезно, так как рассмотрение любой химической реакции приводило бы к задаче многих тел” [62, 142]. Для математического описания используют “промежуточный” уровень между макроскопическим и микроскопическим подходом: уравнения марковских процессов для вероятности переходов в единицу времени из одного состояния в другое. Для марковских процессов характерно то, что вероятность перехода зависит только от этих состояний. Пока уравнения марковских процессов линейны, их решением является распределение Пуассона.

Однако “если включить в рассмотрение химические реакции более общего типа, то соответствующие вероятности перехода становятся нелинейными. Например, вероятность перехода А+Х® 2Х пропорциональна величине (A+1) (X—1)—произведению числа частиц А и Х перед неупругим столкновением. Соответствующие уравнения для марковских процессов также становятся нелинейными. Отличительной особенностью химических игр является их нелинейность, разительно контрастирующая с линейностью случайных блужданий, для которых вероятности перехода постоянны. К нашему удивлению, новая особенность приводит к отклонениям от распределения Пуассона” [62,144].

Эти отклонения настолько сильны при определенных критических значениях параметров, что макроскопическое описание теряет смысл. “Макроскопические значения обычно принято отождествлять с “наиболее вероятными” значениями, которые, если пренебречь флуктуациями, отождествлены со средними значениями. Но вблизи фазового перехода мы имеем два “наиболее вероятных” значения, ни одно из которых не соответствует среднему значению, и флуктуации между этими двумя “макроскопическими” значениями становятся весьма существенными” 162,148].

При этом ситуация, делающая выбор возможным и случайным, предшествует формированию причины. “Оцениваемая как одна лишь возможность, действительность есть нечто случайное, и, обратно, возможность сама есть только случайное” [25, 317], но при этом “возможно ли нечто или невозможно, это зависит от содержания, т. е. от тотальности моментов действительности, которая в своем раскрытии обнаруживает себя как необходимость” 125,317].

Прежде всего многие из условий являются условиями самоорганизации лишь постольку, поскольку обеспечивают существование ее основания — нелинейность среды. Такова открытость системы и ее неравновесность, если источником нелинейности является внешнее воздействие. Это нагрев до определенной критической температуры (ячейки Бенара), энергетическая накачка лазера, создание перепада давлений, достаточного для образования турбулентностей в потоке. Об этих условиях нельзя сказать, что они снимаются основанием при становлении иного. Здесь происходит становление самого основания. В случае, если нелинейность среды имеет внутренний источник (химические реакции, в том числе в биологических системах; горение), условия открытости системы играют другую роль, о чем будет сказано ниже. На наш взгляд, содействуют возникновению нелинейности и те условия, на которые указывает Г. Хакен: увеличение числа компонентов системы или их перемешивание (76,86].

Другая группа условий связана с обеспечением устойчивости вновь образованных когерентных структур. Как нам представляется, именно эта группа условий ассимилируется основанием, что приводит к появлению когерентных структур как принципиально нового, иного по сравнению с исходным состоянием системы, а “быть возможностью иного есть условие” [25, 320]. Прежде всего таким условием являются открытость системы и ее удаленность от равновесия. Именно это обстоятельство термодинамически обеспечивает локальное уменьшение энтропии и передачу избытка произведенной энтропии окружающей среде [62, 92—116]. В том случае, когда система замкнута, самоорганизация в ней все же может возникнуть при наличии внутреннего источника нелинейности (автоколебания в химической реакции Белоусова—Жаботинского, например). Но если реакция осуществляется в замкнутом сосуде, продукты реакции не отводятся, а свежие реагенты не поступают в систему, автоколебания в ней через некоторое время прекратятся, т. е. существование когерентных структур не будет устойчиво. Ведь в самом названии наиболее устойчивых среди когерентных структур — диссипативных структур — фигурирует понятие “диссипа-ция” (рассеяние энергии) как условие их существования.

“Помимо условия “удаленности от равновесия”, — пишет И. Пригожин,— имеется еще один дополнительный параметр — размер системы” [62, 151] ; “когерентные неравновесные структуры могут возникать только в том случае, если химические уравнения выполняются точно (т. е. в пределе больших чисел, когда применим закон больших чисел)” [62, 151]. Как видим, хотя в окрестности бифуркации закон больших чисел нарушается, “стабилизация диссипативных структур требует большого числа степеней свободы. Именно поэтому в промежутке от бифуркации до очередной бифуркации главенствует детерминистическое описание” [62,156—157].

“С другой стороны, параметры макроскопической системы (в том числе большинство параметров бифуркации) представляют собой величины, управляемые извне, и, следовательно, также подвержены флуктуациям. Во многих случаях окружение системы флуктуирует чрезвычайно сильно... Такие флуктуации, воспринимаемые системой как внешний шум, могут оказывать глубокое воздействие на ее поведение” [62, 154]. Таким образом, речь идет о влиянии на формирующуюся систему внешних условий. Как выяснилось, такое влияние может открывать перед системой новые возможности: “... в неравновесной окружающей среде флуктуации могут существенно изменить макроскопическое поведение системы” [62, 155], “... флуктуации окружающей среды могут воздействовать на бифуркации и, что боле.е важно, порождать новые неравновесные переходы, не предсказуемые феноменологическими законами эволюции” [62, 154\.

Это взаимодействие внутреннего и внешнего возвращает нас к проблемам формообразования, взятым с точки зрения двойной детерминации формирующегося содержания основанием и условиями. Если вновь обратиться к Гегелю, то здесь будет уместна реминесценция с таким его рассуждением: “Эта внешность действительности, развитая, таким образом, как круг определений возможности и непосредственной действительности, развитая как опосредствование их друг другом, есть реальная возможность вообще. Как такой круг она есть таким образом содержание, определенный в себе и для себя предмет, рассматриваемая же со стороны различия определений в этом единстве, она есть сама по себе конкретная тотальность формы, есть непосредственное самопереведение внутреннего во внешнее и внешнего во внутреннее” [25, 321—322]. Прекрасной иллюстрацией взаимодействия внутреннего и внешнего- при определении конкретной формы предмета может послужить синергитическое описание проблем морфогенеза [50, 46—54]. Так, раскраска конкретных особей данного вида (пятна у леопардов, полосы у зебр) и генетически определена (однотипна); и варьируется в деталях от особи к особи. Это обстоятельство объяснено на основе синергетического подхода. Созданы математические модели, связывающие особенности пигментации с размерами животного (здесь важна скорость распространения пигмента). Оказалось, что генетически определенный срок начала пигментации при внутриутробном развитии определяет размеры системы, а следовательно, и тип решений соответствующих уравнений, что и определяет тип раскраски и конкретные особенности отдельных особей. “Таким образом,— как пишет Гегель,— форма есть содержание, а в своей развитой определенности она есть закон явления. В форму же входит отрицательный момент явления, несамостоятельное и изменчивое,— она есть равнодушная, внешняя форма” [25, 298] .

Однако следует заметить, что простым “удвоением формы” [25, 298] на внешнюю и внутреннюю не исчерпывается соотношение внутреннего и внешнего в процессах самоорганизации. Как было показано в предыдущих параграфах, самоорганизация может приводить к образованию целого с разной степенью устойчивости. По нашему мнению, этим типам соответствует самое разное отношение внутреннего и внешнего.

Следует сказать, что пока еще все перечисленные свойства неустойчивых целостностей совпадают со свойствами стационарных когерентных структур в открытых системах — диссипативных структур, относимых нами к категории целого, способного к самовоспроизведению. Но между ними есть и различия, касающиеся как раз детерминации условиями, возможностью для основания ассимилировать условия при более устойчивом и длительном существовании структуры. Имеет место “важное отличие стационарных структур в модели брюсселятора от нестационарных тепловых структур. Тепловые структуры локализованы, изменение краевых условий не меняет их. В случае стационарных структур изменение граничных условий и увеличение длины области ведут к перестройке всего решения. В большей области могут возникнуть системы с большим числом экстремумов” [44, 33]. Как видим, хотя форма диссипативной структуры и определена прежде всего основанием ее существования — свойствами нелинейной среды, все же немаловажное значение имеют для ее определения внешние, случайные для основания условия: размер и даже геометрическая форма исходной системы.

Что касается возможностей влияния других параметров на процессы самоорганизации, то следует учитывать: “... даже слабое воздействие на нелинейную систему в окрестности Вс (бифуркации) может определить ее дальнейшую судьбу, в то время как вдалеке от нее влияние этого воздействия не ощущается. Здесь ...мы сталкиваемся с резонансным возбуждением — возбуждением, согласованным с внутренними свойствами нелинейной системы и сильно влияющим на нее” [44, 33]. Это свойство процессов самоорганизации, с одной стороны, открывает широкие возможности для целенаправленного воздействия на них человека, а с другой — будучи неучтенным, может привести к опасным последствиям этой деятельности. Привычка линейного мышления далеко экстраполировать выводы экспериментов, произведенных в малых масштабах, недооценка малых воздействий на нелинейные системы могут приводить к авариям на химических производствах, экологическим катастрофам и даже, как показал Чернобыль, создавать возможности аварий на АЭС.

Специфика вышеупомянутых нестационарных и стационарных структур, возникающих в открытых системах благодаря диссипации, отчетливо видна по сравнению со структурами, образующимися в консервативных средах с отсутствием диссипации (солитоны, цунами). “Хотя скорость, форма и амплитуда данного солитона действительно сохраняются со временем, они зависят от начальных условий. Дело в том, что в одной и той же консервативной среде солитон может двигаться с разной скоростью и иметь разные амплитуды. Какие значения принимают эти параметры, зависит от условий, приведших к образованию солитона. Напомним, что все свойства автоволны... полностью определяются характеристиками самой среды” [39, 8]. Кроме того, “солитоны подобны невзаимодействующим частицам. При столкновении они проходят друг через друга, не меняя своих параметров... При столкновении двух волн возбуждения они гасят друг друга (это особенно очевидно для волн горения...)” [39, 8].

В консервативной системе нелинейность, приводящая к укручению волны, и дисперсия, сглаживающая волну, взаимно компенсируя друг друга, могут образовать уединенную волну, в том числе и солитон [57, 27—28]. Из-за отсутствия диссипации воздействие внешних условий оказывается однократным, выступая как воздействие начальных условий. Эти внешние условия ассимилируются основанием (нелинейностью среды) лишь однажды, а в дальнейшем их вклад сохраняется за счет общей консервативности системы. Так, форма дна в месте, где образуется цунами, определяет форму этой гигантской волны на протяжении всего ее существования. К?к видим, здесь внутреннее и внешнее разделены более четко.

Однако все это несравнимо с той степенью разделенности внутреннего и внешнего, которая имеет место у стабильных систем, обладающих, по нашему определению, тотальной целостностью (структурных единиц вещества — ядер, атомов, молекул, а также живых организмов). В условиях их становления этой разделенности не существовало, происходил взаимопереход внутреннего и внешнего, т. е. действовали законы самоорганизации. Однако эти процессы могли происходить в иных условиях, чем условия стабильного существования рассматриваемых объектов: при других энергиях, на других стадиях развития. Как показано в предыдущих параграфах, и здесь происходит .самовоспроизведение целого, но оно, как законом, определено ставшей формой, структурой стабильных объектов. Сама устойчивость тотального целого, выживаемость его в Процессе эволюции говорит о том, что эта форма отвечает 'как внутреннему содержанию устойчивых объектов, Лак и условиям их формирования. Пройдя “естественный отбор”, тотальное Целое продемонстрировало необходимость своего существования, т. е. свою действительность.

Приведем теперь в качестве одного из оснований подобного категориального различения соответствующие цитаты из “Энциклопедии философских наук”: “...бытие есть вообще нерефлектированная непосредственность и переход в другое. Существование есть непосредственное единство бытия и рефлексии; оно поэтому — явление, которое возникает из основания и погружается в основание. Действительное есть положенность этого единства, ставшее тождественным с собой отношение, оно поэтому не подвержено переходу, и его внешность есть его энергия, оно в последней рефлектировано в себя; его наличное бытие есть проявление самого себя, а не другого”; “...действительность и необходимость поистине менее всего суть лишь способ рассмотрения, а представляют собой как раз нечто противоположное, они положены как то, что есть не только положенное, а завершенное в себе конкретное” [25,313,315].

Таким образом, мы различаем “абсолютное беспокойство становления” [23, 192], являющееся необходимым исходным моментом развития, но лишь одним из его моментов, и необратимость процесса развития, предполагающую при всей диалектике необходимого и случайного в процессе становления устойчивую действительность ставших объектов, знаменующих “узлы” “узловой линии мер” и способных в своей стабильности послужить элементной основой дальнейшего усложнения. И если И. Пригожин идет “от существующего к возникающему”, делая важнейший шаг от бытия к пониманию его генетических оснований, его становления, то не следует забывать и об обратном пути — от возникающего к существующему, о важности теоретического воспроизведения необратимого пути эволюции и понимания оснований возникновения и существования стабильных объектов как необходимых этапов на этом пути.

Особую адекватность обнаруживает категориальное описание процессов становления мира по современным космологическим моделям “раздувающейся Вселенной” на основе подробного категориального анализа движения от абсолютного основания к переходу в существование, данного Гегелем в Большой Логике. Как известно, абсолютное основание, по Гегелю, является основой для отношения основания, выражаемого триадой “форма — материя — содержание”. Далее, через определенное основание как основание определенного содержания Гегель переходит к обусловливающему опосредствованию, через которое суть дела переходит в существование [23, 72]. Этим категориальным определениям, естественно, соответствуют этапы становления Вселенной в космологических моделях. Так, абсолютным основанием становления миров выступает исходный вакуум, хаотически флуктуирующий. Флуктуация (“пузырь”), в пределах которой происходит переход в “ложный вакуум”, имеющий ненулевые энергетические значения основного состояния, может быть осмыслена с помощью категории “определенное основание”. Действительно, здесь идет речь об основании определенного содержания, так как вид ложного вакуума полагает типы истинного вакуума, в который может быть осуществлен дальнейший переход, причем здесь уже накоплена энергия для движения по определенным типам законов, т. е. представлены и материя, и форма, и содержание. Переход же в истинный вакуум как переход сути дела в существование через обусловливающее опосредствование связан с выделением энергии и дальнейшим расширением Вселенной, включающим серию фазовых переходов. В последних согласно диалектике необходимого и случайного происходит выбор определенных возможностей, обусловливающих как типы симметрии, так и их нарушения, задающие набор исходных элементарных частиц и их взаимодействий, являющихся единой генетической основой эволюции материальной субстанции в нашем мире.

Таким образом, мы полагаем, что расширение категориальных оснований современного физического знания будет способствовать адекватному теоретическому отражению процессов самоорганизации. Это расширение в области разрешения проблем детерминации позволит отойти от неявного применения ограниченных обыденных представлений о наглядной причинности как последовательной связи во времени отдельных событий [73, 210—213]. И хотя в физических теориях речь давно идет о связи состояний [56, 420—439], на уровне их интертеоретического осмысления эта связь зачастую трактуется как связь событий, понимаются ли события как нахождение тела в определенной точке пространственно-временной траектории (СТО) или как соударение частиц (кинетическая теория). Многое в субъективистских трактовках статистических теорий имеет своей подоплекой как раз обыденное понимание причинности.

И. Пригожин пытается установить соответствие между динамикой и термодинамикой, сделать второе начало термодинамики принципом динамики, что выливается во введение операторов энтропии и времени, приводящих к неунитарным преобразованиям в квантовой механике и делающих ее необратимой теорией. Эта работа еще не закончена и не принята научным сообществом. Но в любом варианте перехода от “физики существующего” к “физике возникающего” адекватное категориальное описание детерминации процессов формообразования лежит, на наш взгляд, на пути освоения и развития естественнонаучной методологией классических категориальных структур диалектики.

Ключевым моментом этой связи является проблема понимания. Что касается философских категорий как предельных определителей смысла, то их роль в процессе понимания как реконструкции смысла достаточно ясна. Важно определить место проблемы понимания в успешном функционировании и развитии исследовательской программы. Мы уже пытались сделать это в первой главе, воспользовавшись понятием “интертеория”. Но, как нам представляется, эти предварительные попытки были достаточны для необходимого на том этапе работы обоснования обращения при анализе становления и развития новых исследовательских программ к философскому и, в частности, категориальному контексту этих познавательных процессов. Однако методологические выводы из категориального анализа требуют более детальных представлении о месте понимания в деятельности субъекта теоретического освоения действительности в процессе реализации им исследовательской программы. Для прояснения этого вопроса обратимся к методологическим исследованиям деятельности субъекта по развитию теории, предпринятым С. Б. Крымским и В. И. Кузнецовым. “Понимание как реальная гносеологическая проблема, — пишут они, — при обычной реконструкции хода познания отсутствует как раз в силу того, что эта реконструкция имеет дело с вполне определенными познавательными результатами, в отношении которых уже ясны и очевидны, по крайней мере, их принципиальные связи” [42, 203].

Стремление методологов исследовать деятельность по получению нового теоретического знания может приводить к рассмотрению теории двойственным образом. Так, в интересном исследовании Крымским и Кузнецовым развития теории как последовательного решения задач авторы приходят к необходимости выделения двух значений термина “теория”: “...под теорией подразумевается не только дедуктивная или гипотетико-дедуктивная организация всего имеющегося знания в целом, но и каждый этап его развития” [42, 108}.

Ограниченная методологическая модель приводит авторов к противоречивым выводам, хотя само рассмотрение теории в контексте эвристики продуктивно и позволяет естественным образом включить в методологический анализ проблему понимания. Противоречие мы усматриваем в том, что, с одной стороны, “макротеория” рассматривается как иерархия “микротеорий” (решений задач), а между отдельными микротеориями отсутствует отношение выводимости [42, 201], поскольку это отношение между разными теориями; с другой стороны, “макротеория”, как уже цитировалось выше, выступает гипотетико-дедуктивной системой. Это противоречие можно было бы снять, расширив понимание макротеории за пределы стандартной гипотетико-дедуктивной модели, но. очевидно, гораздо продуктивнее было бы различение формы развития знания и формы его фиксации, т. е. формы деятельности по отражению действительности и системы знания как результата этой деятельности.

Нам импонирует в работе Крымского и Кузнецова, во-первых, само их обращение к решению задач как способу развития теории. Известно, что наличие “позитивной эвристики” как признака “прогрессивного сдвига проблем” было конструктивным моментом в концепции научно-исследовательских программ Лакатоса [46, 203—270}, и отсутствие аналогичных моментов в концепции физических исследовательских программ (модифицирующей подход Лакатоса) хотелось бы восполнить. Во-вторых, важной нам представляется очевидная в контексте эвристики связь способности субъекта к решению задач и его способности к пониманию теоретического знания. “Понимание в системах конкретно-научного... знания включено... в эвристический процесс. А в контексте эвристики понимание конкретно-научной теории опирается на способность исследователя решать новые задачи, которые, хотя и генерируются данной системой, требуют осознанного выхода за ее пределы... Задача решается в процессе нетривиального развития теории, и конечным пунктом развития оказывается новая теория” [42, l94\.

Полезным, на наш взгляд, является и наблюдение, согласно которому новая теория может быть более или менее общей по сравнению с исходной [42, 202]. Напомним, что речь идет об иерархии теорий в пределах одной дисциплины: например, о теориях движения свободной материальной точки, теории движения маятника и пр в системе такой дисциплины, как теоретическая механика.

В терминах концепции исследовательских программ отношение этих теорий можно охарактеризовать как реализацию исследовательской программы, в основу которой положена абстрактная базисная теория. Осознание того факта, что реализация программы предполагает решение определенных задач, позволяет поставить вопрос о соотношении теории и метода в пределах исследовательской программы. Авторы концепции исследовательских программ считают, что в жесткое ядро программы входит “некая абстрактная физическая теория (с комплексом методологических принципов ее построения),—это есть базисная теория физической исследовательской программы” [11, 50]. Хотелось бы подчеркнуть, что в исследовательской программе должны быть явным образом сформулированы не только принципы построения абстрактной базисной теории, но и основные положения методов перехода от нее к фундаментальным теориям, т. е. принципы решения конкретных познавательных задач. Куда могут быть отнесены эти принципы — к “твердому ядру” или к “защитному поясу”, зависит, очевидно, от стадии решения задачи, от оценки на истинность полученного познавательного результата.

Близкая ситуация сложилась в синергетике как формирующейся исследовательской программе. Если подход к описанию самоорганизации на основе динамических теорий и метод кинетических моделей различаются методологическими основаниями и их в принципе можно рассматривать как основу формирования конкурирующих программ, то применение к описанию процессов самоорганизации методов теории фазовых переходов оказывается столь схожим по своим основаниям с методом кинетических моделей, что здесь речь может идти скорее об установлении их теоретической близости и возможном объединении [78, 295] в ядре одной программы. Впрочем, все перечисленные подходы приводят к сходным типам нелинейных уравнений и соответственно к одним и тем же типам решений. Так что не исключено, что в результате синергетика все же сформируется в единую программу. И в этом процессе, на наш взгляд, важную роль призвано сыграть философское осмысление как познавательных результатов, так и методов их получения. Философское же осмысление—это прежде всего категориальное осмысление.

И вот здесь мы подходим к вопросу, сформулированному в начале главы: каково место категориального осмысления методов познания и познавательных результатов в развитии и реализации исследовательских программ? Мы предполагали возможность существования специфики функционирования категориального аппарата в рамках исследовательской программы, поскольку, рассматривая ее как форму теоретического освоения действительности, отличали ее как способ деятельности субъекта от теории как формы фиксации готового знания. Здесь уместно, на наш взгляд, сопоставление вышеназванных форм с различными аспектами трактовки познания: познание как отражение действительности и познание как духовное производство. В первом случае речь идет о бесконечном процессе, результат которого — истина как процесс — предстает в единстве абсолютного и относительного в форме теории. Во втором случае имеется в виду решение конечных познавательных и практических задач. В качестве формы организации духовного производства, очевидно, и может выступать исследовательская программа, а конкретные теории являются “продуктом” этого производства. Причем речь идет не о разрозненных теориях, а об их комплексе. Такие комплексы теорий, связанные единым подходом к предмету исследования, общим кругом идей и понятий, короче говоря, единой концепцией, В. Гейзенберг удачно назвал концептуальной системой *.

Таким образом, категории, благодаря своей всеобщности, способствуют генерализации [18, 151] и универсализации [42, 123—124] знания, которые характерны для перехода от теорий к высшей форме систематизации теоретического знания — научной картине мира.

Пока мы, как видим, находимся в рамках категориального осмысления теории как формы отражения действительности и зафиксировали ту функцию категорий, которая связана с осознанием истины, выраженной в теории [40, 60}. Здесь понимание, как приобщение понимаемого. к миру человеческой культуры, происходит за счет вовлечения теоретического знания в мировоззренческий контекст, в котором понятия “мир” и “человек” неразделимы.

Проводимое нами соотнесение отдельных методологических принципов исследовательских программ с отдельными парами категорий является методологической абстракцией. Эвристическую роль в формировании теорий самоорганизации играют целостные категориальные структуры. В особенности это касается группы категорий детерминации, что было показано в последнем параграфе второй главы. Понятию “порядок через флуктуации” в его методологической функции должен быть сопоставлен в качестве философского обоснования не принцип причинности из методологии классической физики и даже не принцип вероятностной причинности из методологии квантовой физики, а та категориальная модель детерминации, которая соответствует историческому рассмотрению объекта. Таким образом, принцип упорядочения через флуктуации необходимо рассматривать в тесной связи с принципом историзма, впервые занявшим такое важное место в физических и химических теориях. Его введение сближает физико-химические и биологические науки в их методологических основаниях. Это обстоятельство подчеркивают ученые, используя биологическую терминологию для выражения общих синергетических закономерностей: “Основные причины упорядочения могут быть сформулированы в виде принципа обобщенного дарвинизма, суть которого сводится к следующему: пространственные, временные и пространственно-временные структуры в органическом и неорганическом мире возникают как проявление коллективных колебаний через флуктуации, их взаимодействие и отбор тех из них, которые обладают наибольшим временем релаксации” [79, 132]. Вопрос о новой ситуации в соотношении естественных наук уже был затронут выше в связи с проблемой изучения живого. Более общее его рассмотрение в связи с естественнонаучным освоением процессов самоорганизации будет возможно, на наш взгляд, несколько позже, когда синергетика как общенаучная исследовательская программа изучения процессов самоорганизации продвинется дальше по пути своего формирования.

Теперь же вернемся к рассмотрению вопроса о роли категориального осмысления методов и результатов познания субъектом (т. е. их понимания) в осуществлении познавательного процесса как реализации исследовательских программ. “С точки зрения философской существенно, что неизбежно обнаружится несколько уровней понимания, понимание разной глубины... — от “запомнить и научиться употреблять” до понимания как оценки с общемировоззренческих позиций” [61, 23]. В этом смысле тот или иной уровень понимания (хотя бы как понимания нерешенной проблемы, задачи) постоянно присутствует в научном сообществе при разработке им определенной исследовательской программы. Контекст этого понимания (интертеоретический фон, по нашей терминологии) может далеко выходить за пределы этой программы, а кроме того, он постоянно меняется с развитием программы и учетом степени эффективности применения ее методов.

На наш взгляд, зрелость программы знаменуется тем уровнем ее понимания субъектом, когда возможно осознание ее принципов с мировоззренческих позиций. Необходимым моментом такого уровня понимания являетсяадекватное категориальное осмысление полученных познавательных результатов (конкретно-научных теорий, прошедших экспериментальную проверку, т. е. оценку на истинность). На этой основе возможно расширение метода, применяемого при построении этой теории (и имеющего, конечно, некоторое предварительное основание, например, аналогию в математическом описании различных явлений, как при становлении синергетики), за рамки его технической стороны до уровня методологического сознания. Именно на этом этапе категории, проявляя себя как всеобщие формы мышления, выполняют методологическую и эвристическую функцию благодаря их экспликации в системе методологических принципов абстрактной базисной теории.

Задача этого параграфа — рассмотрение такого важнейшего следствия современной революции в естествознании, как формирование нового стиля научного мышления. Мы принимаем в качестве его обозначения термин “нелинейное мышление”, уже спорадически употребляемый естествоиспытателями. Он удачно подчеркивает главное обстоятельство, при котором оказываются неприменимыми старые научные подходы, казавшиеся ранее универсальными. Учет нелинейности физических взаимодействий, биологических и социальных процессов выдвигает на первый план -неустойчивость и неоднозначность ситуации выбора и его необратимость, самопроизвольность процессов формирования новых структур из элементов среды и нелокальный характер действия при этом параметров порядка, обеспечивающий целостность новообразований. Понятно, что старое, “линейное” мышление, ориентированное на универсальность действия обратимых динамических законов, здесь принципиально непригодно.

Нелинейное мышление как новый стиль научного мышления — явление формирующееся, в самосознании ученых оно представлено несистематично, скорее в виде ряда черт, выраженных в форме отрицания стандартов классической науки: неустойчивость и неравновесность рассматриваемых систем; необратимость процессов самоорганизации; нарушение симметрии в унитарных калибровочных теориях и т. д. Однако философское исследование нелинейного мышления как нового стиля научного мышления призвано не только прояснить его особенности и место в современной методологии науки.

Само формирование стиля научного мышления принципиально невозможно без методологической рефлексии. Ее исходный уровень — внутринаучная методологическая рефлексия ученых-естествоиспытателей. Но развитое методологическое сознание предполагает и собственно философское осмысление процессов развития научного познания. Расширение метода до уровня методологического сознания и означает формирование стиля научного мышления [40, 94—104]. Т. е. формирование стиля мышления в известном смысле синтезирует методологические усилия определенного исторического периода в данной области науки. Это очевидно и из тех определений понятия “стиль мышления”, которые приняты в методологии науки. Приведем здесь то развернутое определение, которое дает Л. А. Микешина на основе анализа оснований классификаций стилей научного мышления, данных в работах ряда методологов науки: “...стиль научного мышления функционирует в науке как динамическая система методологических принципов и нормативов, детерминирующих структуру научного знания, его конкретно-историческую форму. Стиль мышления предопределяется научной картиной мира, задающей общие представления о структуре и закономерностях действительности в рамках определенного типа научно-познавательных процедур и мировоззрения” {52,96]. Очевидно, что ни новая научная картина мира (НКМ), ни система методологических принципов не существуют еще в самосознании научного сообщества, когда алгоритмы деятельности на основе математической аналогии или в рамках математической гипотезы обнаруживают свою эффективность в еще не освоенной области действительности. На этом этапе несоответствие новых результатов принятым стандартам видения мира и научного объяснения фиксируется подчеркиванием “странности” поведения новых объектов науки (“странность” как характеристика элементарных частиц, например). Так, основатели синергетики подчеркивали “неожиданность” в поведении самоорганизующихся систем,

Собственно, все содержание этой книги и было посвящено таким процессам в развитии методологии современного точного естествознания: и фиксации сделанного учеными и методологами, и попытке внести в эту работу формирования нелинейного мышления свой вклад. Суммируя все вышеизложенное, мы и воспользуемся методологической категорией стиля научного мышления. При этом, следуя за С. Б. Крымским [40, 80—107], мы будем рассматривать новый стиль мышления, во-первых, как реализацию эвристичности определенных групп категорий; во-вторых, в связи с соответствующим способом видения мира (парадигма, НКМ); и, в-третьих, как способ применения метода, способ погружения его в конкретный материал. Последний аспект предполагает рассмотрение системы методологических принципов построения конкретно-научных теорий, принятой в данную историческую эпоху.

Как пишут в своей книге “Порядок из хаоса” И. Пригожин и И. Стэнгерс, “наше видение природы претерпевает радикальные изменения в сторону множественности, темпоральности и сложности” 163, 41]. Отказ от таких предпосылок классической науки, как представление о фундаментальной простоте универсальных законов, обратимых во времени и чуждых случайности, не является лишь внутренним делом научного сообщества. Научная картина мира как компонент мировоззрения человека не может не затрагивать существенных вопросов развития культуры. И если в мире, описываемом классической наукой, природа выступает как автомат, всецело чуждый человеку, а научная рациональность не в силах вместить в себя столь важные для существования человека моменты, как необратимость существования и свобода выбора, то это уже не просто коллизии научной мысли, а основания культурного кризиса.

Так, целое уже не собирается из кубиков-частей, а формирует в своем развитии либо свой элементный состав (космологические сценарии, основанные на унитарных калибровочных теориях элементарных частиц и их взаимодействий), либо части из наличных элементов среды (диссипативные структуры всех видов). Развитие целого детерминировано законами лишь на определенных этапах между пунктами, где возникают ситуации выбора (бифуркации как возможность двух равновероятных решений нелинейных уравнений) и случайность необратимым образом определяет рождение новой необходимости. Внутреннее необратимое время становления новой структуры (темп событий) нелокально, непредставимо как сумма моментов, как параметр, аналогичный пространственным параметрам. Неустойчивость, характерная для критических значений параметров в точках бифуркации, делает неприменимым понятие траектории, определяет нелокальность пространственных характеристик развивающихся объектов; на эту же черту пространственной нелокальности работает глобальный характер самоорганизации: пространственные масштабы этих процессов во много раз превышают масштабы актов взаимодействия между элементами среды (как бы дальнодействие). Конкуренция флуктуаций, выживание поддержанной извне или наиболее быстро развивающейся флуктуации, подавление остальных флуктуа-тивных процессов или установление когерентности сходных флуктуаций по всему пространству исходной системы (принцип подчинения) обеспечивают глобальность процесса самоорганизации. Признается роль размеров исходной системы для образования новых структур: критический размер, начиная с которого возможна самоорганизация, влияние размеров на ход самоорганизации.

Более того, единство человека и природы, знаменующее культурологический вывод современной революции в естествознании, позволяет включить в эту научную кар-гину мира человека в неразрывности его природной и социальной ипостасей. Речь идет не только об описании социума в терминах синергетики (хотя такие попытки все более основательны и успешны). В данном случае не менее важно обоснование в рамках НКМ уместности человеческой деятельности в этом мире и возможной ее соразмерности ему. Вот что пишут об этом И. Пригожин и И. Стэнгерс: “...сложные системы обладают высокой чувствительностью по отношению к флуктуациям. Это вселяет в нас одновременно и надежду и тревогу: надежду на то, что даже малые флуктуации могут усиливаться и изменять всю их структуру (это означает, в частности, что индивидуальная активность вовсе не обречена на бессмысленность); тревогу—потому, что наш мир навсегда лишился гарантий стабильных, непреходящих законов. Мы живем в опасном и неопределенном мире, внушающем не чувство слепой уверенности, а лишь... чувство умеренной надежды” [63, 386]. В этом отрывке речь идет об обществе как о сложной системе. Однако специфика нынешней ситуации состоит в том, что в современной НКМ осознано единство в отношении человека к обществу и к природе.

Напротив, нынешняя тенденция к осознанию единства человека и природы, природы и общества дает шанс новому пониманию ответственности человека за свои действия, поскольку и слабые флуктуации, вносимые им в природное существование, усиливаясь, могут, как мы знаем теперь, иметь планетарные последствия (и есть надежда, что не только отрицательные — при наличии знания и доброй воли).

Описывая новую НКМ, мы опирались на определенный круг категориальных соотношений, акцентируя внимание на их онтологизации. Такой взгляд на картину мира, собственно, и есть взгляд с точки зрения стиля научного мышления. Действительно, ведь стиль мышления рассматривается нами как осознание научной истины, формой фиксации которой выступает НКМ [41, 198], а определяющим моментом в стиле мышления — эвристичность тех или иных групп категорий.

По нашему мнению, специфика нелинейного мышления определяется не тем, что еще какие-то философские категории оказались освоены научным сообществом, обнаружившим их применимость и эвристичность при изучении новых объектов познания. Так, группа категорий детерминации, действующих в нелинейном мышлении, по сравнению со стилем мышления квантовой физики обогатилась категориями “основания” и “условия”. Но это обстоятельство отнюдь не исчерпывает сущности такого события, как формирование нелинейного мышления. Новый стиль мышления — не очередное расширение стилей мышления предшествующей “физики существующего”. В известном смысле он противостоит этому стилю вообще. Что имеется в виду?

Собственно, именно поэтому в работах по стилю мышления речь шла об эвристичности отдельных категорий, их пар, их групп. Новизна современной ситуации, на наш взгляд, состоит в том, что в нелинейном мышлении эври-стичными оказываются целостные категориальные структуры диалектики как метода.

В сохранении значения этих требований, формулировка которых оказалась позитивным наследием позитивизма, возможно, проявляется своеобразный принцип соответствия в методологии науки. В последние десятилетия внимание методологов переместилось с форм фиксации готового знания к деятельности ученых по его развитию Однако то, что было установлено в результате методологических исследований по отношению к продуктам научной деятельности, сохраняет значение методологической истины, получая при этом более четкие пределы применимости.

Общие методологические установки, воплощающие и конкретизирующие философские положения теории познания (принцип соответствия, требование проверяемости теории, требование принципиальной простоты теории), безусловно, регулируют деятельность ученых, формулируя требования к результату их деятельности. Сохранение значения этих принципов во многом определяется и их высокой общностью, и эпистемологической ориентацией, и, при всей их эвристичности, обращенностью к результатам познания.

Так, исследовательская программа механики включала в себя принцип дальнодействия, способствовавший реализации положений абстрактной базисной теории (теоретической механики Лагранжа и Гамильтона) в механических теориях различных областей действительности. Принцип дальнодействия в механической картине мира был связан с абсолютными пространством и временем, с предположением о возможности бесконечной скорости взаимодействия, о разделенности дискретных корпускул вакуумом и т. д. Но свидетельствует ли о ненаучности теорий механики то обстоятельство, что в полевой исследовательской программе действует принцип близкодействия, воплощающий категорию непрерывности? Нет, это означает лишь исчерпание действенности механической программы. Однако обобщенные принципы теоретической механики продолжают действовать в других исследовательских программах (скажем, тот же принцип дальнодействия в квантовомеханической программе и даже в квантовополе-вой применительно к внутренним взаимодействиям стабильных объектов: атом, молекула).

Ориентиром при обобщении способов погружения в "конкретный материал нелинейных методов нам будут служить те общие философские принципы, освоение которых естественнонаучным знанием знаменует нынешнюю революцию в естествознании. Это принцип развития и связанные с ним диалектические соотношения категорий, в особенности те, что выражают черты целостности развивающихся объектов. В конечном счете эти всеобщие связи поглощаются в конкретном содержании теоретических принципов: в принципе спонтанного нарушения локальной калибровочной симметрии, в принципе “порядок через флуктуации”, в принципе подчинения. Однако в данном случае нас интересует в знании не уровень всеобщего (философский) и не уровень конкретно-содержательного (чacтнонаучный), а промежуточный уровень общего (методологический) .

* С, Б. Крымский, обобщая характеристики предшествующих стилей мышления, упоминает парадигмы часов (Возрождение), модели солнечной системы (XVII—XVIII вв.), гидродинамический образ волны и потока (XVIII—XIX вв.), стохастический автомат (XX в.) [40, 95— 99].

4. Аббасов А. Ф. Соотношение категории и принципов системно-целостной проблематики. Баку, 1984.

5. Аверьянов А. Н. Система: философская категория и реальность. М., 1976.

6. Андреев Е. А., Белый М. У., Ситько С. П. Проявление собственных характеристических частот организма человека//Докл. АН УССР. Сер. Б. 1984. № 10.

7. Их же. Реакция организма человека на электромагнитное излучение миллиметрового диапазона//Вести. АН СССР. 1985. № 1.

8 Андреев Е. А. и др. Физические основы микроволновой (биорезонансной) коррекции физиологического состояния организма человека // Применение миллиметрового излучения низкой интенсивности в биологии и медицине. М., 1985.

9. Андреев Е. А.. Добронравова И. С., Ситько С. П. Целое как результат самоорганизации. М., 1987 / Препр. АН СССР. Филос. о-во СССР

10. Артюх А. Т. Категориальный синтез теории. К., 1967.

11. Ахундов М. Д., Баженов Л. Б. Физика на пути к единству. М., 1985.

12. Ахундов М. Д., Илларионов С. В. Методологический анализ современного этапа развития квантовой теории поля//Методы научного познания и физика. М., 1985.

13. Их же Преемственность исследовательских программ в развитии физики//Вопр. философии. 1986. № 6.

14. Баженов Л. Б. Строение и функции естественнонаучной теории. М., 1978.

15. Башляр Г. Новый рационализм. М., 1987. 16 Белинцев Б. Н. Диссипативные структуры и вопросы биологического формообразования//Успехи физ. наук. 1983. Т. 128. Вып 1.

17. Блауберг И., Юдин Б. Понятие целостности и его роль в научном познании. М., 1972.

18. Бляхер Е. Д; Волынская Л. М. Картина мира и механизмы познания Душанбе, 1976.

19 Бучаченко А. Л., Сагдеев Р. 3; Саликов К.. М. Магнитные и спиновые эффекты в химических реакциях. Новосибирск, 1978.

20 Вайнберг С Идейные основы единой теории слабых и электромагнитных взаимодействий//На пути к единой теории поля. М., 1980.

21. Его же; Первые три минуты. М., №81.

22. Вайскопф В. Физика в XX столетии. .М., 1977.

23. Гегель Г. В. Ф. Наука логики. В 3 т. М„ 1972. Т. 2.

24. Его же. Феноменология духа//Соч.: В 14 т. М., 1959. Т. 4.

25. Его же. Энциклопедия философских наук. В 3 т. М., 1974.

26. Гриб А. А. Неравенства Белла и экспериментальная проверка квантовых корреляций на макроскопических расстояниях // Успехи наук. 1984. Т. 142. Вып. 4.

27. Девятков Н. Д. и др. Влияние электромагнитного излучения миллиметрового диапазона длин волн на биологические объекты // Там. же. 1973. Т. 113. Вып. 3.

28. Добронравова И. С. Идея развития в современной физике // Филос. науки. 1984. № 1.

29. Ее же. Интертеория и единство мировоззренческих и методологическихфакторов развития теории//Филос. пробл. соврем, естествознания. К., 1982. Вып. 52.

30. Ее we. Отражение диалектики прерывного и непрерывного в категориальной структуре квантовой электродинамики // Там же. J979.Bbin.46.

31. Добронравова I. С. Роль штертеорп в анал!з1 ф1зичних кон-цепщй,// Філос. думка. 1981. № 4.

32. Добронравова И. С. Роль физической картины мира в установлении соотношении между понятиями теории, связанных принципом соответствия//Научная картина мира. К., 1981.

33. Злотина М. Л. О логике курса диалектического материализма. К., 1978.

34. Казютинский В. В. Идея Вселенной // Философия и мировоззренческие проблемы науки. М., 1981.

35. Кайзер Ф. Нелинейные колебания (предельные циклы) в физических и биологических системах//Нелинейные электромагнитные волны. М„ 1985.

36. Климонтович Н. Ю. Без формул о синергетике. Минск, 1986.

37. Климонтович Ю. Л. Предисловие редактора перевода // Ха-кен Г. Синергетика. М., 1982.

38. Его же. Проблемы статистической теории самоорганизации синергетики. М., 1987 / Препр. АН СССР. Филос. о-во СССР.

39. Кринский В. И.. Михайлов А. С. Автоволны. М., 1984.

40. Крымский С Б. Научное знание и принципы его трансформации. К., 1974.

41. Его же. Системы знания и проблема их категориальной определенности // Логико-философский анализ понятийного аппарата науки. К., 1977.

42. Крымский С. 5., Кузнецов В. И. Мировоззренческие категории в современном естествознании. К., 1984.

43. Кун Т. Структура научных революций. М., 1977.

44. Курдюмов С. П., Малинецкий Г. Г. Синергетика — теория самоорганизации. М., 1983.

45. Кучевский В. Б. Анализ категории “материя”. М., 1983.

46. Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции // Структура и развитие науки. М., 1978.

48. Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения. М., 1978.

49. Ляпунов А. А. О некоторых особенностях строения современного теоретического знания // Вопр. философии. 1966. № 5.

50. Марри Дж. Д. Отчего у леопарда пятна на шкурке//В мире науки. 1988. № 5.

51. Меркулов И. П. Гипотетико-дедуктивная модель и развитие научного знания. М., 1980.

52. Микешина Л. А. Детерминация естественнонаучного знания. Л, 1977.

53.- Ее же. Научное знание как объект исследования // Диалектический материализм и философские проблемы естественных наук. М.,1979.'

54. Мостепаненко А. М. Проблема универсальности основных свойств пространства и времени. Л., 1972.

55. Мусил Я., Новикова О., Кунц К. Современная биохимия в схемах. М., 1984.

56. М”кишев Г. И. Общая структура фундаментальных физических теорий//Физическая теория. М., 1980.

58. Николай Кузанский. О возможности-бытии//Соч.: В 2 т. М., 1980. Т. 2.

59. Николис Г., Пригожим. И. Самоорганизация в неравновесных системах. М., 1979.

61. Попович М. В. Понимание как логико-гносеологическая проблема // Понимание как логико-гносеологическая проблема. К., 1982.

62. Пригожим. И. От существующего к возникающему. М., 1985.

63. Пригожий И., Стэнгерс И. Порядок из хаоса. М., 1986.

64. Сачков Ю. В Конструктивная роль случая // Вопр философии. 1988. № 5.

65. Сильно С. П. и др. Проявление собственных характеристических частот организма человека // Докл. АН УССР. Сер. Б. 1984. № 10.

66. Ситько С. П., Сугаков В. И. О роли спиновых состояний белковых молекул//Докл. АН УССР. Сер. А. 1986. № 6.

67. Спасский Б. И.. Московский А. В. О нелокальности в квантовой физике//Успехи физ. наук. 1984. Т. 142. Вып. 4.

68. Степан В. С. Научное познание как опережающее отражение действительности//Практика и познание. М., 1973.

69. Его же. Структура и эволюция теоретических знаний // Природа научного познания. Минск, 1979.

71. Тягло А. В. Методологическая роль диалектики части и целого в современном научном познании: Автореф. дис. ... канд. филос. наук. Харьков, 1982.

72. Фейерабенд П. Против методологического принуждения//Фе-йерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986.

74. Фридман Д., Ньюванхейзен П. Супергравитация и унификация физических законов//Успехи физ. наук. 1979. Т. 128. Вып. 1.

75. Хакен Г. Иерархии неустойчивостей в самоорганизующихся системах и устройствах. М., 1985.

76. Его же. Синергетика. М., 1983.

77. Холтон Дж. Тематический анализ науки. М., 1981.

78. Чалый А. В. Методы теории фазовых переходов в проблеме структурообразования // Теоретические аспекты морфогенеза. М., 1987.

79. Чалый А. В. и др. Мировоззренческие и методологические аспекты преподавания биофизики в вузах // Философские вопросы биологии и медицины. 1987. Вып. 19.

80 Шаманский Л. Г. Целое и целостность как категория материалистической диалектики: Автореф. дис. ... канд. филос наук Л, 1975

81.Шеллинг ф. В, Я. Система трансцедентального идеализма.М.,1936

82. Щербаков В. Ф. Возникновение как диалектический переход к новой форме целостности. Автореф. дис. ... канд. филос. наук. М, 1978