| Главная страница |
Основные идеи, понятия биологического эволюционизма давно стали достоянием общей культуры, используются в самых различных областях научного знания. Достаточно обратиться, например, к эволюционной эпистемологии, чтобы увидеть, насколько привлекательны понятия биологического эволюционизма для исследования развития даже такой сложнейшей субстанции как мышление, научное познание. Но что происходит при этом "окультуривании" с самим биологическим эволюционизмом, испытывает ли эволюционная биология обратное влияние, какое-то воздействие "отчужденных" от нее идей или продолжает идти своим сугубо естественно-научным путем, ориентируясь лишь на внутренние проблемы своего развития?
В статье будет рассмотрено взаимодействие понятий и принципов биологического эволюционизма с общекультурными идеями биосферы, ноосферы, коэволюции. Будучи биологичным по происхождению, связанным с изучением совместной эволюции различных биологических объектов и уровней их организации, понятие "коэволюция" ныне включено в обсуждение предельно широких вопросов бытия и судеб человечества. Коэволюция природы и общества - это область исследования, которая уже не является собственно естественнонаучной. Если обнаруживается теоретическая причастность биологии к изучению коэволюции, то невольно встает вопрос о трансформации эволюционно-биологического знания, об изменении предмета эволюционной биологии и возникновении новых подходов к проблеме развития.
При этом возможно выделение двух уровней философского анализа - "земного" и "космического", то есть рассмотрение биологического эволюционизма в контексте биосферного знания и в контексте глобального эволюционизма. Одно с другим тесно Связано, но тем не менее облечено в различные концептуальные образования с различной степенью причастности к естественным наукам, к биологии. Различается в этих концепциях также характер общих философских предпосылок и методологии. Именно последние моменты будут в центре внимания в обоих разделах статьи, выделенных в соответствии с описанными уровнями.
Эволюционная биология и биосфера
Общепризнано, что теоретический каркас системы биосферных наук заложен творчеством В.И.Вернадского. Для того, чтобы увидеть место эволюционной биологии в этой системе наук, необходима, прежде всего, определенность в понимании ключевого понятия - понятия "биосфера". Очевидно, что сам факт причастности биологии к изучению биосферы означает существенное раздвижение ее границ, новую ступень познания отношений между экосистемами. В этом смысле действительно достойно удивления, какими стремительными темпами биология XX века прошла от понятия "вид" к понятиям "популяция", "биоценоз", "биогеоценоз", "экосистема", наконец - "биосфера".
Однако, было бы легковесным утверждать, что использование биологических наук в изучении биосферы изменило предмет эволюционной биологии, создало ему "человеческое измерение" и чуть ли не включило проблему человека в предмет биологии. Такие "общегуманистические" оценки сложнейших познавательных процессов, вызванных к жизни общим поворотом науки к глобальным проблемам современности, все больше обнаруживают свою бесплодность. Они вновь ориентированы на "должное", повторяя ошибки прошлого, когда идеологизированная наука стремилась включить утопические идеи в стратегию научного исследования. Даже если это "должное" оказывается вполне разумным, то это не оправдание такого перескока в возможное будущее науки, при котором игнорируется ее настоящее.
Эти общие соображения имеют прямое Отношение к понятию "биосфера" и способу его применения. Когда постоянно говорится о "концепции биосферы и ноосферы" В.И.Вернадского, то предполагается однозначная определенность понятий. Но это какой-то устойчивый синдром интеллектуального рабства, потребности в абсолютном авторитете, что при этом не замечается неоднозначность словоупотребления самим В.И.Вернадским. Это принципиальный вопрос, а не спор о словах. Мы не разберемся в месте биологического эволюционизма, если не поймем, к какой же "биосфере" он имеет отношение,
Попробуем реконструировать логику В.И .Вернадского. Постоянно подчеркивая, что его позиция - это позиция натуралиста, В.И .Вернадский говорил о биосфере как о "естественном теле", как о "монолите", вбирающем в себя всю совокупность живого вещества планеты. Очевидно, что и человек, как живое существо, включен в биосферу, понимаемую в качестве природно-биологического образования. В таком случае антропогенные факторы эволюции биосферы становятся в один ряд с другими природными параметрами, что и реализуется в эмпирических исследованиях.
Вместе с тем, В.И.Вернадскому принадлежит мысль о том, что его важнейшее понятие "естественного тела" изменяет свое содержание в зависимости от контекста, от используемого подхода. В этом отношении чрезвычайно существенно, что "начало" ноосферы отсчитывается с того, условно говоря, момента, когда появился разум: "С появлением на нашей планете одаренного разумом живого существа, - писал Вернадский, - планета переходит в новую стадию своей истории. Биосфера переходит в ноосферу"1.
В работе Вернадского существует и иное понимание ноосферы, устремленное в будущее, но вряд ли правомерным является забвение только что приведенного. Происходит упрощение проблем эволюции, если считать единственно достоверными современные суждения о том, что мы лишь на пороге ноосфероге-неза, что "ноосфера" - это чуть ли не то самое светлое будущее человечества, которое совсем недавно обозначалось словом "коммунизм". Не точнее ли говорить о современности как о качественно новой ступени развития ноосферы, сохранив ту "начальную" точку отсчета ее эволюции, когда с появлением цивилизации на Земле биосфера стала природно-социальной системой.
Но стоп, ведь это уже другое понятие биосферы! Если прежде, говоря о ней как о "естественном теле", мы были вправе называть ее "монолитом", то теперь это - двукомпонентная система, объединенная процессом коэволюции природы и общества. Выражение "человек и биосфера" в данном случае некорректно, поскольку биосфера и есть единство человека и природы. Не может же это единство вновь соотноситься с одной из своих частей.
Существует еще и третье понимание биосферы как всего живого, исключая человека. Весь внечеловеческий "биос" выступает в виде среды обитания человека. Именно такое понимание широко употребляется в так называемой социальной экологии, хотя при этом прослеживается и воздействие антропогенных факторов на состояние среды обитания. Отождествляя биосферу со средой обитания, мы вправе формулировать проблему "человек и биосфера".
Каким же образом определить место биологического эволюционизма в биосферной проблематике? И каковы "обратные связи" - на какие именно разделы эволюционной биологии и каким образом воздействуют биосферные масштабы исследования? Ответ на эти вопросы зависит от того общего контекста, который задается тем или иным содержанием понятия "биосфера". В первом случае контекстом является естественнонаучное знание, тогда как во втором, где человек выступает не просто как живое, но и как социальное существо, наделенное разумом, творчеством, целеполаганием, контекстом может быть некое интегративное интеллектуальное образование, стремящееся к воссоединению разнокачественного знания о Природе и об Обществе.
Такого воссоединения еще не достигнуто. Пока не ясно, возможно ли оно вообще. Но если надеяться на это, то уже сегодня важна определенность в понятиях, в используемых подходах. Смешение различных контекстов, различных подходов было присуще и самому В.И.Вернадскому. Именно этим, на мой взгляд, можно объяснить такое противоречие - с одной стороны, им отрицалась способность биосферы к эволюции, а с другой -она, безусловно, признавалась, коли став ноосферой, включив в себя цивилизацию, биосфера, особенно в XX веке, открывает новую эру существования человечества, эру гармонии человека и природы. В этих противоречивых суждениях совершается то апелляция к биомассе биосферы (правда, утверждение Вернадского о постоянстве биомассы тоже проблематично), то к "геологической силе науки", то есть совершается перескок с одного понимания биосферы ("естественное. тело") к другому (единство природы и цивилизации, коэволюция).
Нельзя оставить без внимания в этом плане и так называемые "законы биосферы", которые некритично восприняты современными авторами. Два основных биогеохимических принципа существования биосферы, сформулированные В.И.Вернадским, дают достаточно полное представление о том биогеохимическом подходе к изучению биосферы, который был ему наиболее близок как натуралисту, как специалисту, как создателю новой науки - биогеохимии. Но этот подход не является универсальным и исчерпывающим даже в том случае, если биосфера рассматривается как "естественное тело".
У Вернадского в принципе возрастания биогеохимической энергии и принципе выживания тех организмов, которые способ-ствуют ее повышению, фиксируется позиция эволюционизма. Но это - не биологический эволюционизм. Даже если разъяснить смысл "биогеохимической энергии", то с этим понятием никак не увязываются проблемы единства и многообразия живых организмов и путей их эволюции, проблемы приспособления и целесообразности, формы и функции, уровней организации и т.д. Зато, опираясь на методологический опыт биологии, возможно поставить к биогеохимическим принципам Вернадского, представленным в качестве "законов биосферы", довольно коварные вопросы. Так, совершенно не ясно, каково естественнонаучное содержание утверждения о том, что биогеохимическая энергия "стремится" к увеличению. Что обуславливает это "стремление", какие именно структуры и процессы наделены этим "стремлением"? То же с выживанием организмов, наделенных большей биогеохимической энергией. Каков механизм этого выживания, даже если представить себе рационально выраженную картину биогеохимической "неравноценности" организмов? Во всем звучат телеологические мотивы, столь опасные для биологического эволюционизма. Он всегда сопротивлялся соблазнам телеологического объяснения, а в данном случае эти соблазны сопровождаются допущением возможности редуцировать эволюционный процесс к его биогеохимическому уровню. Так ведь и получается, если "законы биосферы" исследовать исключительно с позиций биогеохимического подхода, не оговаривая, что он -один из многих. По отношению к целостности биосферы, как уникальной природной системы, биологический эволюционизм, таким образом, способен играть роль своеобразного методологического корректора, остерегающего исследователя от увлечения заведомо фрагментарным знанием.
Что же касается воздействия биосферной проблематики на сам биологический эволюционизм, то придется вернуться к трем описанным выше понятиям биосферы. Это три различных теоретических среза одного объекта, характеризующихся различной идеологией, различными мировоззренческими акцентами. Рассмотрим их подробнее.
1. Если биосфера изучается как природно-биологическое образование, как "монолит", в котором цивилизация представлена лишь совокупностью живых человеческих существ, то биологический эволюционизм обретает новые возможности в понимании единства органического мира. Эти возможности реализуются, прежде всего, в эволюционной этологии, все больше воздейству
ющей на решение общеэволюционных вопросов. Благодаря широкому использованию понятия "поведение" происходит конкретизация представлений о жизненной активности организма, что способствует наступившей наконец его реабилитации как главного "действующего лица" всех событий жизни на Земле. Преемственность форм поведения и их биологического смысла, эволюция форм поведения, возникновение качественно новых этапов этой эволюции - все это изучается с "тайным замыслом" обернуть полученное знание в сторону человека, его самопознания. Скрытый смысл естественнонаучного по своему характеру исследования особенно ярко обнаруживается в растущем интересе к эволюции "социабельпости", то есть форм "общественного" noiir -дения организмов. Временные границы "социабельности" oir -каются все ниже и ниже, охватывая такие древние проявления кооперации в сообществах организмов, которые создавали глубокие корпи эволюциоппо-биологических предпосылок собственно "общественного" поведения животных.
В целом естественнонаучный подход к биосфере как к природному образованию создает для биологического эволюционизма новые стимулы для переосмысления своих основании. Взаимодействие экосистем, проблемы целостности биосферы и ее эволюции, "подспудное" воздействие человеческого интереса и человеческой шкалы ценностей в отношении к биосферным наукам - все это еще предстоит соотнести с основаниями эволюционной биологии, которая создавалась на иных объектах и не учитывала вписанности "биологии человека" в систему биосферных связей. Не случайна нынешняя активизация критики синтетической теории эволюции: новые масштабы применения биологического эволюционизма обнаруживают новые недочеты традиционной теоретической концепции.
2. Понимание биосферы как системы "Природа - Общество" ставит биологический эволюционизм лицом к лицу с общественными науками. Теоретическое освоение процесса коэволюции возможно лишь в новом, еще не созданном, теоретическом пространстве, объединяющем "две культуры" - естественнонаучную и гуманитарную. Это - идеал консолидации двух типов разнокаче-ственного знания, пути достижения которого пока трудно пред-ставимы. Поэтому благом является даже некая перекличка идей, движение навстречу друг другу в использовании "чужих" понятий, норм знания, в заимствовании манеры, стиля мышления. Методологический анализ такой переклички идей составляет одно из важнейших современных направлений в философии науки2.
Когда биологический эволюционизм ставится в контекст исследования коэволюции, то самой трудной проблемой для него оказывается проблема человека. Его уже нельзя рассматривать лишь как природно-биологическое существо, как это было допустимо в первом случае интерпретации биосферы. Система "Природа - Общество" по сути является системой "Человек -Природа - Общество", настолько важна во всех этих взаимосвязях активная роль человека. Это обстоятельство в общем виде понималось социобиологами, когда при создании своей концепции генно-культурной коэволюции они уделили серьезное внимание "новой науке о человеке"3. Плодотворной является и мысль о том, что в изучении коэволюции никак не обойтись без выделения неких инвариантов, которые позволяли бы сопоставлять, соотносить коэволюционирующие стороны, сделать это соотношение предметом конкретного научного познания. Отсюда увлечение социобиологов так называемыми эпигенетическими правилами, якобы направляющими процессы трансляции от генов к культуре и наоборот.
Однако "культура" осталась без инварианта. Его поиски в сфере когнитивной психологии4 затрагивают лишь один из уровней социального бытия человека. Что же касается природной компоненты коэволюции, то она интерпретируется в духе сведения эволюционно-биологических проблем к генетике. Выделение "гена" в качестве инварианта одной изсторон коэволюции оказывается не подкрепленным ни современным научным знанием, ни современной методологией биологии, не принимающей редук-ционизма. Генетическая концепция эволюционизма - это в основном пережитое биологией увлечение. То же можно сказать об апологии дарвинизма, свойственной социобиологии. Так, канадский философ М.Рьюз видит новый, общекультурный тренд развития эволюционной биологии в том, чтобы представить дарвинизм в виде современной эпистемологии и даже этики5.
"Дарвиновская эпистемология" и "дарвиновская этика" обсуждаются в соответствии с классическими посылками дарвинизма. В стороне остается их критика современными биологами. Такая своеобразная экспансия дарвинизма, порожденная социобиоло-гией, вряд ли может содействовать поиску новых методологических начал изучения коэволюции.
Поскольку социобиологическая модель генно-культурной коэволюции представляет собой интересный теоретический эксперимент, остановимся еще на одной идее, достойной дальнейшей разработки. Выступая последовательными энтузиастами проникновения эволюционно-биологического подхода в проблему человека, социобиологи фактически описывают важнейшую дилемму в понимании динамики коэволюции. Эта д- iia-мика описывается, как правило, двумя способами: либо чел .аек статичен (как представитель вида Homo sapiens), а общество -динамично, следовательно, ответственно за всю динамику коэволюции; либо, наоборот, человек - динамичен, а общество довольно устойчиво в своих основных характеристиках и совокуп-ностях социальных институтов. Вторая позиция как раз ближе социобиологам, постоянно утверждающим, что анализ культуры мало что дает для понимания человека. Первая же позиция приписывается в основном марксизму, рассматривающему, как считают социобиологи, человека как tabula rasa (чистая доска).
Не разбирая здесь способов аргументации обозиаченнь1х альтернативных подходов к источникам динамики коэволюции, хотелось бы подчеркнуть, что при их обсуждении лидер социобиологии Э.Уилсон затрагивает чрезвычайно важный вопрос. Действительно, если мы говорим о коэволюции и о человеке как ее "кванте", как о важнейшем ее действующем лице, то никак не уйти от вопроса - прекратилась ли биологическая эволюция человека в условиях созданной им цивилизации? Уилсон считает, что основные ментальные характеристики мозга могут даже продолжать свое развитие в исторические времена. Это утверждение противоположно той точке зрения, которая многими разделяется, что такая биологическая эволюция прекратилась 10.000 лет тому назад и что изменение человека состояло с тех пор исключительно в его культурной эволюции6. Уилсон даже предлагает "тысячелетнее правило" для генетической эволюции мозга - во время существования 30-40 поколений людей вполне могут "уместиться" некие изменения биологии человека. Очевидно, что до таких "правил" еще далеко, но сама идея о продолжающейся эволюции нриродно-биологического субстрата человека нам кажется плодотворной.
О возможных структурно-функциональных изменениях мозга под воздействием длительного процесса цивилизованного развития человека писал еще В.И.Вернадский. В современных работах отечественных биологов и антропологов эта идея получает все большее обоснование. Целый ряд авторов называют этот поистине коэволюционный процесс биосоциальной эволюцией человека. Так, В.П.Казначеев, употребляя этот термин, раскрывает содержание экологии человека как нового научного направления, исследующего диалектически развертывающийся процесс взаимодействия природно-биологических и социальных сторон человеческой жизнедеятельности7. Это взаимодействие векторизовано определяющей ролью всех совокупных социальных факторов и уже благодаря этому не представляет собой статичного образования. Реальная человеческая жизнь, рассмотренная отдельно, либо в контексте группы, коллектива, того или иного сообщества, претерпевает такие существенные и повторяющиеся изменения природно-биологических характеристик, которые становятся нормой и для последующих поколений. Как это происходит, по каким механизмам - наука еще не знает. Но ведущая роль социальных факторов жизнедеятельности человека не может касаться только его личностных определений либо затрагивать лишь морфо-физиологические черты, причем в пределах одного поколения.
В чреде поколений, как это можно предположить, совершается такое взаимодействие биологических и социальных факторов, которое отражается и на природно-биологическом субстрате. Какие его стороны затрагиваются - трудно сказать. Скорее всего не те, которые характеризуют человека как биологический вид, но как биосоциальное существо. "Очеловеченные" стороны функционирования, взаимной корреляции, регуляции различных систем человеческого организма уже сегодня становятся предметом исследования специалистов в области генетики человека, экологии человека, этологии человека8. Все эти направления вынуждены разрабатывать свою конкретную методологию, не совпадающую с общебиологической, поскольку невозможна прямая экстраполяция знания из соответствующих областей биологии непосредственно на человека. Вместе с тем, все большую популярность приобретает идея о зависимости самых что ни на есть "человечных" свойств индивида от природно-биологических сторон его жизнедеятельности. Эволюционно-биологический подход, анализ природных предпосылок различных сторон психической деятельности человека, сферы ее мотиваций даже нравственных основ тоже включаются в то направление нового научного исследования, которое связано с рассмотрением биосферы как коэволюции природы и общества.
3. Биосфера как среда обитания человека только по-видимо-сти представляет собой более простое понятие, чем два выше рассмотренных. Засилие формулировок типа "охрана окружающей среды" создает эту иллюзию простоты. Однако, среда обитания любого живого организма включает в себя и отношение между организмами. К тому же одной из важнейших идей концепции биосферы В.И.Вернадского является идея о ведущей активной роли живого вещества во взаимодействии с косным, а затем - человека по отношению ко всем иным формам жизни. Что же "охранять", если вся система отношений человека со средой своего обитания чрезвычайно лабильна, динамична и в сильнейшей степени зависит от него самого, от его активности в реализации своих потребностей? Так, "охрана природы" оказывается лишь первым шагом к пониманию биосферы как среды обитания. Этот шаг доступен широкой публике и отражает ее исходное желание сохранить хотя бы тот уровень взаимоотношений с природными условиями, который уже апробирован как сносный для жизни. Нельзя недооценивать массового движения по конкретным проблемам "охраны природы", особенно в нашей стране, но и оно должно быть осмыслено в более широком контексте экологической идеологии.
Ограниченность довольно отстраненного отношения к природе, которую надо "охранять", отмечается в международных научно-исследовательских программах, направленных на преодоление экологического кризиса. Остановлюсь кратко на одной из этих программ с тем, чтобы проиллюстрировать происходящий процесс расширения границ естественнонаучного подхода к природе как среде обитания.
Созданная в 1986 г. по инициативе греческого ученого Агни Арванитис международная организация биополитики провела серию конференций, материалы которой свидетельствуют о новом подходе к cnviroument (окружающая среда)9. Это понятие ставится в непосредственную связь с исходным для биополитики понятием bios (жизнь), включающему в себя все формы жизни на Земле. Человек и его культура, цивилизация соотносятся с природой по глубинным линиям взаимодействия, обусловленным принадлежностью человека к bios. Разработанная программа деятельности Международного Университета общества биополитики10 ориентирует образование, воспитание, научное исследование на ценностные аспекты современной общественной жизни, обращенные к сохранению и процветанию жизни на Земле.
Для включения философского знания в теоретическое обоснование подобных научно-исследовательских программ важен уже сам факт существования в них задач изучения, восприятия и оценки происходящих экологических изменений, формирования общественных процессов, стиля жизни и качества жизни в условиях экологического кризиса. "Человеческое измерение" экологических ситуаций предполагает широкое использование результатов социальных наук и тем самым как бы переводит теоретические размышления о природоохранной деятельности, о природопользовании в более широкий контекст изучения коэволюции "Человек-Природа-Общество".
Поэтому, выделив выше три различных аспекта понятия "биосферы", важно подчеркнуть, что во-первых, эти аспекты че только сосуществуют, но и "перегибаются" друг в друга, а во-вторых, главным из них остается коэволюционный. Именно он отражает наиболее важные основы методологии биосферных исследований, их непременную ориентацию на всю совокупность проблем совмещения естественнонаучного и гуманитарного знания, Идея коэволюции, ее конкретизация в исследовательской деятельности являются исходными моментами в анализе тех изменений, которые происходят в биологическом эволюционизме. Критерий "коэволюционности" присутствует и в оценке роли биологического эволюционизма в глобально-эволюционных концепциях.
Биологический эволюционизм и глобальная эволюция
Прежде чем обсудить новый ракурс общей темы статьи, хотелось бы отметить, что мы переходим здесь в качественно иную сферу научного и культурного движения по сравнению с выше описанной. Если изучение и даже широкое публичное обсуждение проблем биосферы, экологии, коэволюции ориентировано на практику жизни и связано с надеждой на прогресс науки, то идея глобального эволюционизма по определению, как говорится, носит мировоззренческий характер. Та или иная интерпретация этой идеи не может быть проверена экспериментом, неподсудна окончательным суждениям в плане истинности или ложности. Такие моменты неопределенности оценок существуют и при изучении биосферы, поскольку роль мировоззренческих допущений велика и там. Тем более она возрастает в области размышлений о глобальном эволюционизме, где присутствует иная манера, стиль мышления, что находит отражение в используемом языке, характере понятий, способах их образования и обоснования.
Остановлюсь лишь на одном моменте - на метафоричности языка. Она была, в известной мере, присуща и В.И-Вернадскому. В современной литературе показано, что ряд его метафор были плодотворны, способствовали началу обсуждения важных вопросов. Так, выражение "геологическая сила науки" открывало новые возможности для понимания "геологического мышления", его эволюционного содержания, соотнесения геологических процессов с космическими11. Однако метафора В.И.Вернадского о "геологической силе науки" остается метафорой, как бы красива и даже общекультурно-эвристична она ни была. Заложенное в этой метафоре преклонение перед силой Разума способно снова привести к идеологии господства над Природой если отвлечься от условности метафоры. Нелепо же предполагать, что воздействие человеческой цивилизации пронизывает все слои земные, трансформирует закономерности рудообразования, отложения осадочных пород, движения геосинклиналий и тд. Если, по выражению того же Вернадского, жизнь представляет собой на планете Земля "тонкую пленку", то и воздействие ее на природные процессы охватывает ничтожную часть геологических процессов. Гораздо серьезнее воздействие цивилизации на атмосферу, на озон-ный слой земли, о чем с такой тревогой пишут ученые, анализируя возможную катастрофичность "парникового эффекта", образования "озонных дыр", происходящих изменений в климате. Но это уже не геология. Поэтому выражение "геологическая сила науки" есть лишь образ, призванный скорее даже не восхитить, а насторожить людей относительно антропогенных факторов существования и эволюции Природы.
Такие простые вещи приходится говорить только потому, что обсуждение идей глобального эволюционизма сплошь и рядом, особенно на обыденном уровне, совершается в каком-то состоянии эйфории, как бы закрыв глаза. Метафоры и домыслы, самые немыслимые подчас гипотезы и предположения вытесняют научные аргументы, сам стиль научного мышления. Наука, ее исконные требования серьезного доказательства, основанного, в конечном счете, на воспроизводимом эксперименте, отодвигаются в сторону под давлением общих рассуждений о "новизне", "смелости" представлений о космическом Разуме, о космичности жизни, о существовании таких универсальных законов развития Вселенной, которые доступны лишь вере, но не знанию. Полуобразованные, а то и просто невежественные в естествознании журналисты способны создать у доверчивой публики впечатление о небывалом прорыве в тайны природы, в тайны Вселенной с помощью экстрасенсорности, ясновидения, прямых контактов с пришельцами из внеземных цивилизаций. На экранах телевидения, в газетах подается как якобы банальное утверждение о внеземном происхождении нашей жизни, о человечестве как объекте эксперимента Высшего Разума.
Проще простого сделать вид, что ученые не имеют никакого отношения ко всей этой "паранауке", к вспышке оккультизма и мистики. Но, во-первых, это неправда: среди "вещающих", особенно на многочисленных конференциях и симпозиумах, немало кандидатов медицинских, биологических, технических наук, докторов наук. Встречаются даже академики. Во-вторых, ученые имеют ко всему этому отношение самим фактом своего невмешательства, отсутствием консолидации - в противоположность сплоченности и организационной активности своих оппонентов. Равнодушное либо брезгливо-пренебрежительное отношение -это тоже позиция. Она способствует в данном случае укреплению уверенности в том, что ничего страшного не происходит, объявленный плюрализм мнений, естественно, распространяется и на важнейшие мировоззренческие вопросы. При этом, коли ученые не встают на защиту науки, не бьют в колокола, оказывается возможным все дальше и дальше продвигать идею о совместимости научных данных с "новым" мифотворчеством и даже выдавать его, пользуясь бескультурьем народа, за "новое слово науки".
Скорее всего, возникший мировоззренческий хаос не промелькнет как понятный после тоталитаризма эпизод, а будет сопровождать нас длительное время. Именно поэтому я говорю о нем не в газетной заметке, а в солидном академическом сборнике. Меня глубоко тревожит тот факт, что буквально разгулу не
научных, фантастических, произвольно эклектичных религиозных представлений о глобальном эволюционизме, о космизме противостоит, как правило, лишь благостная футурологическая мечта о ноосферогенезе, о грядущей гармонии Человека и Природы, о гуманистической направленности процесса коэволюции. Реальное место конкретных естественных наук в изучении коэволюции почти не рассматривается. Засилие предельно широких, общефилософских рассуждений о ноосферогенезе лишь по-ви-димости повышает престиж философии, поскольку при этом игнорируется сложность совмещения философского и конкретного научного знания.
Эта сложность несравненно возросла при переходе к проблемам глобального эволюционизма. Возникла потребность в бо ге четком определении содержания того или иного подхода к эч iM проблемам, его возможностей и пределов этих возможностей. В этом отношении нельзя не поддержать позицию Н.Н.Моисеева, когда при обсуждении перспектив синтеза знания, необходимого в исследовании коэволюции, он пишет: "Будучи по образованию математиком и физиком, я выбрал, естественно, тот путь синтеза, который утвердился физикой, и попытался последовательно провести "физикалистскую" позицию на всех этапах анализа"12. Подчеркивая недостаточность лишь такого подхода, автор отмечает, что целый ряд коренных вопросов "не укладывается" в него и требует новых гипотез.
Такая установка ученого на рефлексию над собственными моделями эволюционных процессов безусловно способствует созданию атмосферы диалога. Это - как бы "приглашение к танцу", которым грех не воспользоваться, тем более, что Н.Н.Моисеев является в настоящее время, пожалуй, наиболее активным и постоянно публикуемым автором по проблемам глобального эволюционизма. В его работах, на мой взгляд, наиболее концентрированным образом выражена вся проблемность ситуации с глобальным эволюционизмом, его общекультурным значением и непроясненностью связей с конкретнонаучным знанием, включая биологическое. Поэтому остановимся на этом подробнее.
Очевидно, что проблемы глобального эволюционизма, обращение к космическому измерению земной жизни, включая человека, неизбежно порождают философское размышление, активно подключают мировоззрение ученого, обсуждающего эти проблемы. Может быть мы действительно являемся свидетелями возникновения нового типа знания, которое уже и не естествознание и еще не философия? Как пишет Н.Н.Моисеев, "для меня учение о ноосфере выходит далеко за пределы естествознания, оно представляется основой для синтеза естественных и общественных наук"13. Значит, самое время сосредоточить внимание на трудностях и проблемах этого синтеза, ведь о нем мечтали столетия. По мнению Н.Н .Моисеева, главная идеология, способная преодолеть традиционный разрыв двух культур, естественнонаучной и гуманитарной, заключена в представлении о едином мировом процессе самоорганизации. Этот процесс может быть назван универсальным, или глобальным эволюционизмом, поскольку охватывает все существующие и мыслимые проявления материи и духа. Остается лишь не совсем ясным, какие же универсальные закономерности самоорганизации должен иметь в виду биолог, физик, геолог, историк, философ, культуролог, этнограф и тд., чтобы добиться взаимопонимания? Ведь несмотря на поддержку гуманистического пафоса изложения концепции самоорганизации трудно отвлечься от того факта, что эта концепция создана на основе неравновесной термодинамики, то есть внутри точного естествознания и "руками" естествоиспытателей. Тогда поговорим на естественнонаучном языке, оставив временно философию в стороне.
Не заходя вглубь времен, можно вспомнить, что ВА.Энгельгард не только идеологически, но и экспериментально обосновал роль самоорганизации на молекулярно-генетическом уровне живого и раскрыл механизм "самосборки" молекул РНК. До того И.И-Шмальгаузен создал интересную концепцию эволюции самоорганизации и автономизации индивидуального организма, а в теории функциональных систем П.КАнохин раскрыл закономерности переходов от одной доминирующей системы к другой.
Взяты совершенно произвольные примеры, поскольку для биологии проблема самоорганизации давно столь же кардинальна, как и проблема эволюции. К тому же эти два тренда биологических исследований всегда конфронтировали. Что же касается необратимости времени, как важнейшего положения синергетики, то "возраст" этой идеи в биологии придется отсчитывать скорее всего от Аристотеля, создавшего первую "лестницу су-ществ". До настоящего времени ни одна наука о природе не прониклась так глубоко идеей необратимости времени, как биология. Появление нового качества и случайный характер его "канализованности" изучается на разных уровнях организации с достаточно несовпадающими результатами относительно причинных механизмов.
На том же естественнонаучном языке можно обсудить следующее интересное замечание Н.Н.Моисеева о направленности процессов самоорганизации Вселенной: "... на протяжении всей истории развития Вселенной непрерывно усложняется организация материи. Природа как бы запасла определенный набор возможных типов более или менее стабильных организационных структур и по мере развития единого мирового эволюционного процесса в нем "задействуется" все большая доля этого запаса. Растет не только сложность, но и разнообразие существующих форм организации как косного, так и живого вещества и - что очень важно - организационных форм общественного бытг 114. Против последней фразы нельзя возразить - это эмпирическое обобщение, как любил выражаться в таких случаях В.И.Вернадский. Что же касается "набора запасенных Природой типов организационных структур", то сразу возникает вопрос -откуда они взялись? На биологическом языке такой способ объяснения развертывания процесса всегда назывался преформизмом. Но когда он процветал, то был и ответ на вопрос "откуда" - от Бога, как создателя плана строения всех тварей земных. Каким же образом сегодня объяснить "начало порядка", переход от хаоса к порядку, да и было ли такое состояние Вселенной, когда был один хаос? Если да, то откуда взялась самоорганизация? Если нет, то как быть естествоиспытателю с той "дурной бесконечностью", которая возникает при желании проследить эволюции самоорганизации?
Вот мы и перешли незаметно из сферы естествознания в философию. Не забыть бы при этом, что универсализация самоорганизации предложена естествоиспытателями. Конечно, ими были и Ньютон и Эйнштейн. Но"очередное изменение картины мира уже никак не обойдется без наук о жизни, и они призваны быть не простыми комментаторами того или иного фундаментального свойства материи. Известно, что понятийный и математический аппарат синергетики используется в молекулярной генетике, поскольку эта область биологии наиболее близка к точным паукам. Львиная же доля биологических дисциплин опять осталась в стороне. Пока не оправдалось предвидение В.И.Вернадского о включении наук о жизни в картину мира. Биология не должна подгонять свои собственные проблемы под универсальное свойство самоорганизации. Как не получалось пока объяснить органическую эволюцию через организацию, так и не получится, скорее всего, с помощью таких новых понятий как бифуркация. Именно биология, повторяюсь, "проиграла" немало вариантов совмещения аспектов организации и эволюции, либо абсолютизации то одного подхода, то другого.
Скорее ближе к мечте В.И-Вернадского и к ожиданиям биологов то "оживление" Космоса, которое содержится в концепции В.П.Казначеева15. Буквальное истолкование "космичности жизни", ее "всюдности" основано на выдвинутой В.П.Казначеевым гипотезе о существовании иной, чем белково-нуклеиновая, форме жизни. Эта "полевая", "информационно-энергетическая" форма пронизывает, как он полагает, как земную жизнь, так и космические пространства, создавая тем самым единое основание для глобально-эволюционных процессов. Но мешает принять эту концепцию во-первых, недостаточная научная ее доказательность и, во-вторых, неправомерное спутывание научных и философских срезов проблемы, способов аргументации, постоянное присутствие лидирующей роли "убеждения чувств", веры в пред-заданные установки. В научном плане синергетика несравненно доказательнее, но она, осмелюсь заметить, опять безжизненна и бесчеловечна, встраивая человеческое существование в картину мира ровно таким же образом, как это происходило во времена господства ньютонианского мировоззрения. Сохраняется основная логика "встраивания": если наука доказала универсальность процессов самоорганизации, если это свойство можно считать фундаментальным для всех материальных систем, то это значит, что человек и созданное им общество могут быть поняты на основе концепции самоорганизации. Ровно так же "это значит" звучало в отношении человека в механистической картине мира. Много ли преуспела наука о человеке, увлекаясь временами аналогиями то с механизмами, то с кибернетическими системами? Каждый раз открывались новые возможности в изучении свойств природно-биологического субстрата человека, но даже как природное существо человек "сопротивлялся" абсолютизации роли физикалистских подходов.
Целостность человеческого организма, как и любого другого живого существа, есть продукт эволюции, а биологическая эволюция не сводится лишь к аспекту самоорганизации. Какие бы разумные аргументы против дарвиновской концепции эволюции сегодня ни выдвигались, но именно Дарвин, как гениальный натуралист, показал далеко не полное совпадение проблем организации со всем объемом общебиологических проблем. Простые примеры "комфортности" жизнепроживания низкоорганизованных существ не только показывают относительность понятий "простое" и "сложное", "низшее" и "высшее", но и заставляют задумываться над тайной жизни в целом. Как бы жизнь ни была "схожа" с неживой материей по тем или иным параметрам, но в ее исследовании точными методами постоянно сохраняется "остаток", необъяснимый с их помощью.
Так вносит ли что-либо новое синергетика в биологию, дает ли стимул для развития биологического знания концепция глобального эволюционизма, построенная на понятии самоорганизации? Безусловно. Однако при одном непременном условии -если не рассматривать биологический эволюционизм в качестве лишь составной части новой концепции самоорганизации. В таком случае возможно и необходимо говорить о благотворном воздействии новых достижений физико-математических наук и философских их обобщений.
Во-первых, эти обобщения - еще один удар по механистической картине мира, которая, увы, оказалась удивительно живучей в силу соответствия здравому смыслу и позиции наивного реализма. Скорее всего правы те биологи, которые усматривают в сохранении верности ньютонианству одну из серьезных причин неразвитости теоретического знания в биологии. Не продуманными остаются методологические уроки физики XX века, что мешает активному использованию в биологии таких принципов как нелинейность, вероятность, а также новых подходов к элементарности, к пространству и времени и тд. В этом плане концепция самоорганизации способна содействовать укреплению идейных контактов биологии с физикой.
Во-вторых, выдвижение понятия самоорганизации в качестве основного в идеологии глобального эволюционизма созвучно новым методологическим тенденциям в биологии, связанным с переосмыслением роли организации. Длительное заси-лие исключительно эволюционистской методологии было серьезно поколеблено развитием системных исследований в последние два десятилетия. В настоящее же время системно-структурный подход все больше консолидируется с историческим, эволюционным, проясняя при этом упущенные эволюционизмом моменты. Но этот процесс не терпит легковесного подхода, замены реальных исследовательских задач общими декларациями. Сохраняются жгучие проблемы в теории морфогенеза, теоретических концепциях индивидуального развития, нуждается в прояснении роль формы, структурных закономерностей эволюции. Это значит, что проблемы организации живого составляют заботу самого биологического знания, обращенного, с одной стороны, ко всем общенаучным новациям, а с другой - к собственной истории, собственному опыту многотрудных попыток совместить организацию и эволюцию. Именно этот опыт, как исторически накопленный, так и современный, способен, думается, скорректировать обобщающие эволюционные концепции и определить место биологии в их создании.
Вместе с тем, концепции глобального эволюционизма затрагивают такой круг вопросов, который имеет непосредственное отношение к эволюционной биологии. Так, в современной биологической литературе придается большое значение разведению понятий "канализованности" и собственно "направленности". Дело в том, что первое понятие относится к более локальным событиям и успешно используется в биологии индивидуального развития либо при изучении отдельных этапов эволюции. В этом отношении показательно, что в западной литературе придается принципиальное значение различению понятии "development" и "evolution". Если к процессам, обозначаемым "development" относится вся совокупность проблем канализованности (вектор развития, пределы, ограничения развития, запреты), то понятие "evolution имеет дело с более принципиальными вопросами об универсальных характеристиках эволюционных процессов (проблема универсального понимания направленности и необратимости времени, роль отбора структуры, формы, соотношение случайного и-необходимого в развитии).
В концепциях глобального эволюционизма "направленность" связана с определенной картиной мира, с достаточно осознанными философскими предпосылками исследования. Опасность телеологического объяснения существует как в "особенном", так и во "всеобщем" масштабе обсуждения направленности, однако, совмещение этих масштабов способно корректировать общефилософский подход естественнонаучным и наоборот. Очевидно, что биологический эволюционизм, обсуждаемый в широких масштабах глобального эволюционизма, обретает новые стимулы для прояснения своих ведущих понятий.
Главная цель сказанного в статье состоит, пожалуй, в том, чтобы разрушить привычные представления о способах проникновения идей биологического эволюционизма в культуру, в обсуждении актуальных общенаучных и даже общечеловеческих проблем. Происходит вовсе не простое "использование" понятий эволюционной биологии, но поистине творческий процесс их переосмысления, в равной мере плодотворный как для биологии, так и для других наук, "подключенных" к проблемам коэволюции Человека, Природы и Общества.
Литература.
| Главная страница |